— Разве так можно говорить о девушке?
— Простите, но ведь это правда. Я запретил сотрудницам появляться на работе без халата, а на косметику и прически моя власть не распространяется. Хорошо, что вы вмешались.
— Не только я. Но дело не в этом. Нюра начала учиться. Осенью она поступит в заочный институт…
— Значит, берем Мингалеву в новую лабораторию?
— Обязательно, Павел Иванович. Это моя единственная просьба.
Выходя из кабинета Курбатова, Лида вдруг почувствовала, будто потеряла что-то, а впереди еще много, много тревог за Нюру, за себя, но этого никому не расскажешь. Сложная штука — жизнь.
…Самолет доставил несколько рулонов фотоэнергетической ткани. После первых лабораторных испытаний Курбатов вдруг умчался в мастерскую и вот уже несколько дней пропадал там до ночи. Лида была уверена, что Курбатов занят опытным образцом палатки, о которой он однажды рассказывал, но когда спросила об этом Павла Ивановича, тот улыбнулся загадочно.
— Сняли с меня эту работу. Чибисов согласился. Но знал бы он, какой я химерой занимаюсь и, главное, по другому ведомству!
Лида сочувственно вздохнула.
— Вы неисправимы, Павел Иванович. За все беретесь, хотите все прощупать собственными руками. Вы странный золотоискатель. Разворочали всю землю, открыли множество жил и побежали новые искать. А ведь найденное вами еще надо выбирать по зернышку, по крупинке. Вы этого не умеете, оно скользит, течет между пальцами. Ведь оно ваше. Зажмите его в кулак. Иначе это сделают другие. Знаете ли вы, что на основе ваших работ по фотоэнергетике люди уже защитили семнадцать диссертаций, в том числе четыре докторских?
— Вот и хорошо. Значит, дело не погибнет. Работы опубликованы, найдутся десятки последователей…
— Но мне за вас обидно. — Лида заговорила зло и резко. — В большинстве диссертаций даже имени вашего не упоминается. Хотя на минуту допустите такую страшную возможность, что мы здесь не нашли бы, отчего слепнут ячейки. Проходит год, и товарищ Курбатов узнает, что некий упорный химик чуточку изменил рецептуру слоя, слепота прекратилась, и фотоэнергетические плиты стали уже не курбатовскими, а того, кто оказался наиболее терпеливым и практичным.
— Такие люди вам больше нравятся?
— Нет, конечно. Но ведь есть же благоразумие…
— Багрецов заставил меня полюбить Маяковского. Помните у него: «Надеюсь, верую, что не придет ко мне позорное благоразумие». Ни за что не придет… А вы зонтик пожалели…
Разговор этот происходил у ворот гаража, откуда со вчерашнего дня были убраны машины и куда Курбатов перевел слесарей из подсобной мастерской. Работал он с ними вместе и на равных правах, причем это отнюдь не было показным демократизмом начальника, а вынужденной необходимостью. Мастеров мало, дело для них незнакомое, а самое главное, никаких чертежей не было. Пришлось все делать по эскизам, следуя личному примеру конструктора и его объяснениям, как говорят, «на пальцах».
Вот бы посмеялся товарищ Чибисов над такой, с позволения сказать, научной работой! Кустарничество, эмпиризм, детские игрушки. Ну и ну, хорошенький пример показывает руководитель лаборатории! Кстати говоря, а почему до сих пор нет отчета по лабораторным испытаниям фотоэнергетической ткани?
Задержался отчет. И вот почему…
Открываются ворота гаража, и оттуда, поддерживаемый с четырех сторон рабочими мастерской, выплывает большой золотой зонт. Нет, это не совсем точно. Багрецов сказал бы, пожалуй, что это не зонт, а золотой цветок, похожий на подсолнечник. Ну, а если отбросить поэтические вольности и описать курбатовскую конструкцию словами техники, с которой Багрецов достаточно знаком, то выглядела она так.
Представьте себе шестиугольник, сделанный из блестящих металлических трубок, разрезанный на секторы, обтянутые фотоэнергетической тканью. Внизу, в самом центре, — электромотор вроде большого вентиляторного, какие применяются в цехах. Точный и цепкий глаз техника Багрецова сразу заметил, что мотор этот отличается от обычного облегченным кожухом и, вполне возможно, обмотки его сделаны из алюминиевого провода (для снижения веса). Под мотором находилась трапеция, похожая на стремя, к которому прикреплена планка с ручками управления, как у радиоприемника. На этой же планке поблескивали стекла приборов, вероятно вольтметров.
Золотой зонтик вынесли на зеркальное поле. Курбатов тронул его за нижнюю спицу, и он завертелся. Лишь сейчас Вадим догадался, что к электромотору прикреплены лопасти, как у ветряка, но лопасти более широкие, занимающие чуть ли не всю площадь шестиугольника.