Увидев меня, Хуанита разразилась слезами.
— Слушай, Хуанита, — говорю я ей, — избавь меня от своих драм. Что бы ни случилось, у меня просто нет сил.
— Ой, мисси Фелман, я так за тебя болею, — говорит Хуанита.
Стало быть, даже Хуаните все известно! Оказывается, в тот день, когда я улетела в Нью-Йорк, она приехала к нам и в гостиной застала Марка с Телмой: они ворковали на диване, точно два голубка.
— Я этого даму знаю, — говорит Хуанита. — Она очень плохой.
— Я знаю, — говорю я.
— Я знай, — говорит Хуанита. — Я у ей десять лет работал.
— И что с ней не так? — спрашиваю я.
— Она очень порченый.
Хуанита крепко меня обняла, но мне пришлось несладко: росту в ней было сантиметров сто сорок, и ее объятие напоминало удар под дых. Потом Хуанита отпрянула и расплылась в ободряющей улыбке; правда, ряды ее золотых зубов лишь напомнили мне о том, как я два дня висела на телефоне, уговаривая дантиста разрешить Хуаните выплачивать в рассрочку долг за чистку и пломбирование корневого канала Эрнандо.
— Все будет хороший, — говорит она. — Сам видишь.
Я поднялась на четвертый этаж, в комнатку, служившую мне кабинетом. В пишущей машинке белела страница моей статьи о картошке. Я вынула страницу и вставила в каретку чистый лист. Необходимо тут же все это записать, думаю я, кто знает — возможно, когда-нибудь мне захочется сочинить не кулинарную книгу, а что-то другое, и все это мне очень пригодится. Не тут-то было. Описать событие — значит запечатлеть его и признать, что случилось нечто существенное. Я походила по комнате, убеждая себя, что ничего особенного не случилось. И стала думать про картошку. Когда я первый раз готовила Марку ужин, я решила приготовить картошку. То есть, прикидывая, чем порадовать дорогого мне человека в наш первый ужин, я остановила свой выбор на картошке. Очень-очень хрустящей. Сегодня тоже приготовлю картошку, решила я, картофельное пюре. Если вы хандрите, то лучшее средство от хандры — картофельное пюре. Из кабинета над гаражом доносился стрекот пишущей машинки Марка. Я все ждала, что он уйдет — скажем, за новыми носками, — и тогда я смогу забежать в его святая святых и проглядеть телефонные счета и квитанции «Америкэн экспресс», но он сидел как пришитый и долбал по клавишам машинки. А что, если не я, а он делает наметки для будущего романа, подумала я. А может, дело обстоит еще хуже: сочиняет новую колонку. Тогда мне крышка. Крах моей супружеской жизни. Колонка уложится в 850 слов и появится в ста девяти газетах. Я знала, как он ее напишет: в скупом хемингуэевском стиле. Колонки о повседневной жизни Марк всегда писал именно так: Так оно и случится, сказал ему старик. Саша, сказал старик, когда-никогда, но случится обязательно. Ты будешь плыть по реке. Вниз по течению. И наткнешься на бревно.
Зазвонил телефон. Я взяла трубку:
— Рейчел, это Бетти.
— О боже! Мне так обидно!
— Еще бы, — говорит Бетти.
— А ты уже все знаешь? — спрашиваю я.
— Полный ужас, что и говорить, — говорит Бетти.
— Откуда ты узнала? — спрашиваю.
— Из газеты, — отвечает Бетти.
— Из газеты? — удивляюсь я.
— Почему ты мне не сказала, что Ванесса Меладо тоже в вашей группе? — говорит Бетти.
— Ограбление попало в газеты? — спрашиваю я.
— Да, в отдел светской жизни.
— Нам запрещено рассказывать про членов группы, — говорю я.
— Ну и что она собой представляет?
— Об этом тоже нельзя рассказывать. — Я меняю тему: — Слушай, мне так обидно, что я пропустила твой прием.
— Ничего, — говорит Бетти. — Я, конечно, заметила твое отсутствие и сразу заподозрила неладное. Вижу, предчувствие меня не обмануло.
— Да уж, — говорю я, — полный кошмар.
— Ладно, теперь это уже неважно, — говорит Бетти, — зато я выяснила, с кем у Телмы Райс роман.
— И с кем?
— Тебе не понравится, — замечает Бетти.
— Так с кем же?
— С Артуром, — говорит Бетти.
— С Артуром Сигелом? — уточняю я.
— Да, — подтверждает Бетти. — Вчера днем они заехали в «Хилтон» выпить бокал-другой. А в вашингтонский «Хилтон» заезжают выпить, только если речь идет о какой-то тайне.