А затем меня снова отправили в клетку. Меня не кормили, а воду приносили в небольшой полулитровой бутылочке раз в три дня. Я был на столько ослаблен, что хотел совсем не пить, чтобы побыстрее умереть, но, увидев, что я выливаю воду, солдаты поили меня насильно, а после всегда били. В конце концов я сломался, я рыдал и умолял их дать мне еды, клялся в верности, говорил, что готов убить кого угодно, но их командир, сказал, что больше в моих услугах не нуждается.
Но, несмотря на это, на следующий день мне дали одежду, поставили туалетное ведро и принесли еды- запечённую картошку с сыром и жаренное мясо. На следующий день опять тоже самое, потом снова, через несколько дней кормить стали каждый день, отводили в баню. Один раз я увидел своих ребят. Они носили камни из шахты, а я шёл мимо них в чистой одежде, только что из бани, даже поправился немного. Я хотел броситься к ним, но мне не дали. Тогда я стал понимать, что что-то произошло, что-то страшное. Меня больше никто не бил, даже не оскорбляли, но никто мной не интересовался. Из подвала убрали охрану, командир вообще, как будто забыл о моём существовании.
Тогда я не выдержал, стал просить, чтобы ко мне пришёл командир, сказал, что снова готов всё ему рассказать, но он пришёл только через четыре дня. Весёлый был такой. Приказал выпустить меня из клетки и повёл к себе в дом, а там, как меня привели, приказал привязать наручниками к стулу и оставить нас вдвоём, а после сел напротив и стал расспрашивать обо всём, что я знаю и мог знать.
Спросил, может ли прийти подкрепления, я сказал правду, что сейчас вряд ли правительство пришлёт новые войска, но есть слух, что к переброске готовятся несколько дивизий ВДВ. Затем он спросил меня про мою семью, про то, кто меня ждёт дома, я снова не стал ему врать, после он долго спрашивал меня то о моей семье, то об армии, под вечер даже стал какие-то истории из своей жизни рассказывать, как его жена погибла под арт-обстрелом, как вместе с сыном вступил в ополчение и сын погиб в первом же бою, как хотел стать смертником и подорвать себя в центре Ставрополя, где боевики хотели устроить теракт.
А в конце посмотрел мне в глаза и спросил: «Ты поправился с того момента, как мы тебя взяли в плен, я смотрю у нас в плену, лучше, чем у вас на свободе»,- потом так засмеялся и добавил: «Знаешь, чьё мясо было?». Я весь мелким потом покрылся, ничего произнести не мог, а достал из ящика в столе фотографии, на них один из моих ребят мёртвый на железном столе лежит. Тогда я всё понял.
Всё это время они кормили меня человечиной. Убивали моих друзей, потрошили как баранов, готовили из них жаркое и кормили меня этим. А после он приказал отвести меня обратно, в клетку.
Я всю ночь рыдал, бился головой о прутья, проклинал их, катался по полу от ужаса, но боевики не обращали на меня никакого внимания, только ужин не принесли. Я хотел в ту ночь покончить жизнь самоубийством, пытался сам себя задушить рубашкой, острым камнем пробить сонную артерию, но не мог этого сделать. Не хватало смелости, да и жить хотелось.
А на следующий день за мной снова пришёл командир.
Меня повели на другой конец деревни, в какой-то барак, там неприятно пахло, а вокруг бегали крысы. Я умолял отпустить меня, но боевики не обращали на мои крики и мольбы никакого внимания. Командир дал мне нож и сказал, что внутри находится человек, которого я должен убить, чтобы доказать свою лояльность, сначала я отказался, но он сказал, что тогда он посадит меня в яму к моим ребятам и расскажет им, чем я питался всё это время. Мне нечего было делать. Я согласился, они открыли дверь и затолкнули меня внутрь.
Там на стуле, привязанный, сидел связист, тот самый, с которым мы вызывали помощь, тогда, когда капитана ранило. Он был весь избит, помню только, открыл глаза и прошептал: «Товарищ капитан, дайте воды, умоляю», я смотрел в его глаза, не мог оторваться, сначала ко мне в голову пришла мысль- перерезать горло себе, но снова не хватило духу.
Тогда я подошёл к нему, обнял, он уткнулся мне лицом в плечо и плакал, а я размахнулся и воткнул ему нож в спину… После хотел уходить, но всё ещё жив был, начал кашлять, проклинать меня, предателем называть, а дальше я… А дальше я почти ничего не помню. Помню только, что боевики внутрь забежали, а я стоял над изуродованный трупом, весь в крови, я ему вспорол живот и изгрыз всё лицо, а во рту снова был тот же сладковатый привкус, как тогда, когда я укусил Соню. В первые несколько секунд мне было очень страшно, но потом стало очень приятно, у меня поднялось настроение, я даже, кажется, возбудился… Я улыбался… И мне хотелось ещё.