Кандалов на него не надели. Скорее всего ради его же безопасности. Конечно, кое-кто здесь хотел бы с ним поквитаться, но дальше свирепых взглядов дело не заходило. В большинстве же своём присутствующие и знать-то не знали кто он такой, и если замечали его, то лишь как одного из свиты посадских писцов, которых тот повсеместно таскал за собой. А то и вовсе смотрели сквозь, как через слишком растянутый бычий пузырь. А вот заковать его в цепи было бы очень неосторожно. Для всей этой жаждущей крови толпы он тут же бы стал осуждённым на смерть. И если палач пропустил бы его, то голытьба бы за ним подмела. "Неужто ты, косорылый говнюк, и в правду решишься?". Кручина глянул воеводе в затылок и закусил губу.
Несмотря на то, что общий смысл затеи был ясен, детали ускользали целыми пригоршнями. И ему это очень не нравилось. Неизвестность была страшнейшим недугом, одолеть который можно было лишь правдой. И чем прямей она будет, тем лучше. Только вот вытащить правду из воеводы оказалось не просто.
Покидая палаты, Ратко пригрозил ему мгновенной расправой, в случае отказа выполнять его требования. И даже более - стоит начать спорить или отлынивать, как его голова тут же окажется в яме. Всё, что он мог, так это ждать указаний, а затем бросаться их выполнять. Вот такие бесхитростные условия.
- И чтобы ты знал. - Прихватил воевода Кручину за ворот. - Коли нужно будет, я с тебя шкуру сдеру, а потом четвертую. И никакой указ мне с этим не помешает. Князь, он хоть и солнышко, но до нашей дыры его свет достаёт только по праздникам. И если не хочешь подохнуть, то веди себя хорошо.
Затем он похлопал Кручину по плечу и добавил:
- Было бы скверно пережить столько всего, а затем помереть из-за собственного упрямства.
И вот сейчас, шлёпая средь расступавшейся своры немытых оборванцев, Кручина в очередной раз задумался над дальнейшей судьбою и тем, как не дать этому упрямству сыграть с собой злую шутку.
Когда он очнулся, ему показалось, что он перебрал. Причем перебрал настолько, что до сих пор плескалось в глазах, а потом ещё лбом пересчитал все столбы всех заборов отсюда и до самой границы Стародужского леса. И если в первое верить было непросто, то со вторым вполне могло и сойтись. Кровь запеклась на лице, склеив волосы в корку, залепила глаза, превратила лицо в маску из грязи. Он помнил, что его били, и били усердно. Помнил, что куда-то его волокли, где-то бросили, окатили водой. Но на этом всё. Дальше лишь пустота. Честно говоря, сначала он и представить не мог, почему же ему оставили жизнь и лишь ползал из угла в угол, снова и снова ругая всех тех, кому не хватает ума доводить дела до конца. Но когда рвота прошла и шторм немного улёгся, пришло осознание того, что коли он жив, то всё ещё впереди.
И он не ошибся. Как только его вытащили из подземелья на свет, сразу подвергли допросу. Сначала палач сомневался бить ли его, или же драть, но в итоге, поняв, что Кручина и не думает отпираться, решил, что одним своим видом, способен вызывать в нем беспредельный ужас. А раз не нужны для того ни инструменты, ни даже грубая сила, спокойненько встал в уголок и, корча злобные морды принялся сверлить его взглядом и позволил другим делать работу.
Не видя в том ничего аморального, Кручина рассказал всё. Забыл, правда, о тех двоих, что попались с Брудой в харчевне на тракте. Забыл и о шахте, о склепах и мертвецах, забыл о башне и встрече с зубастыми гадами, забыл о попе и толпе прокаженных, забыл о венце, забыл о подвальном провале, и о том, что Врыга изверг из себя рогатого беса. Много о чем забыл, но в остальном рассказал всё, что знал, и был откровенен настолько, насколько ему позволял инстинкт сохранения. В последнем, то есть в ситуации с бесом, он сомневался, но в итоге решил, что с этим и без него разберутся. Всё-таки связывать себя с этой тварью было слишком опасно. А вот с колдуном вышла загвоздка. Оказалось, что старик снова сбежал. Его не нашла ни местная стража, ни ищейки чёрных солдат, ни крестьянское ополчение, которое воевода отправил бродить по окрестным лесам. Колдун испарился, будто запруда в жаркое лето, оставив после себя лишь рыхлую топь скверных предчувствий. Все посчитали, что это ещё не конец. И как ни пытался Кручина убедить дознавателей, что ни черта он не знает, ему - знамо дело! - не верили.
Из его россказней сложилась безобидная и вполне правдоподобная история о том, что они с Долговязым, не имея за душой злых умыслов, пробрались в город только за тем, чтобы пленить известную сволочь, и передать его в руки суда. Естественно небескорыстно, но кто ж в наше время понапрасну шкурой рискует? И когда он посетовал, что ничего плохого не сделал, ему в момент предъявили обратное. Оказалось, что гонец, ведший их до избы, там и остался. Его придавило свалившейся балкой, а в суматохе, что там приключилась, никто не подумал его вовремя вытащить. Так он и погиб: бессмысленно, безвестно и абсолютно нелепо. Но жизнь назад не воротишь, а стало быть кровь на руках у Кручины имелась.