Что-то едва поддающееся осмыслению зашевелилось в голове у Кручины. Он упал на колени, зажал уши ладонями и заскулел. Глядя на то, как колдун извлекает полыхающий синим венец, он вдруг понял, что никогда за всю свою жизнь так сильно не ошибался.
Старик вопил, набирая шипящие звуки, выталкивая утробные гоготания и складывая всё это в слова, на слух состоящие из одних только согласных. Медальон вибрировал, вместе с рукой, то отклоняясь от демона, то подаваясь к нему и заставляя щурить глаза. Воздух трещал, будто в сердце грозы, возросшее до невероятных высот напряжение вкручивалось в виски, вынуждая драть глотку беззвучными криками. Казалось сама земля под камнями тряслась и стонала, пытаясь обрушить колонны и похоронить наконец всю несчастную падаль, что сползлась этой ночью к огню ритуального костра. А огонь всё пылал и пылал, отражаясь в тысячах глаз.
- Имя! - Проревел колдун.
Демон зафыркал, затрясся в приступе хохота. Напора он не ослабил, но в глазах его появилось что-то такое, что было... Сомнением?
- Я дал тебе силу и я же её заберу! Имя? Ты скоро узнаешь его, проклятый наузник! Узнаешь, и будешь кричать его целую вечность!
- Назови своё имя!
- Мне имя рок и проклятье! Я буду...
- Говори своё имя! Заклинаю тебя, порочная тварь, скажи своё имя!
Когти пробились и влезли в очерченный круг. Кожа на пальцах стянулась и лопнула, обнажая фаланги, шерсть над ладонями вдруг потемнела и закрутилась, но демон не отступил. Он сморщил обвисшие губы и снова врезал рогами. Кручина свалился на задницу и, зажав уши ладонью правой руки и левым плечом, схватил за волосы Яна, не давая тому расшибить себе голову. Венец задымил, сжигая ладонь колдуна, но тот ухватил сверху другой и, что-то рявкнув, уставился прямо на демона. Их разделяло менее локтя.
- Нееетххх, шшштарикххх, яяяяааааааа...... Шааааа......
Зрачки его расползлись в разные стороны и демон, присев на козлиных ногах, вывернул челюсть и оглушительно заверещал. И посреди лишенной всякого смысла отвратительной многоголосной какофонии проскрежетало несколько звуков, сложившихся в жуткое имя.
- Шааа...гхааа...тааагхо...щииии.
И в самый последний момент костлявые пальцы сомкнулись под исковерканным страха лицом колдуна.
- Нет! - собрав последние силы, Кручина вскочил, замахнулся и врезал в козлиную морду. Врезал так, что два пальца сломались, вбивая осколки клыков и кровавые дёсны. Затем врезал ещё раз, ещё, но демон не сдвинулся с места. И не отпустил.
Но это было вступлением. Упав на колено, Кручина схватил полыхающий уголь, снова вскочил и в приступе ярости затолкал этот сгусток огня бесу в глотку.
- Гори, тварь! ГОРИ!
На мгновение стало темно. Синее пламя в руках колдуна съёжилось в точку. Бес захрипел, не в силах вытолкнуть уголь обратно, ударил копытом. Запах горелого мяса усилился. Не зная что делать дальше, Кручина хотел было снова ударить здоровой рукой, но тут кое что изменилось. Он замер и в ожидании тихо вдохнул сладковатую вонь. И показалось ему, что в смеси дымов он уловил тот другой, что витал в этих стенах когда-то давно. А потом, в темноте, колдун повторил имя твари.
Вспыхнув с утроенной силой, венец осветил внутри всё. От края до края, от грязного пола до потолка, покрытого дымкой в которой сновали тысячи змей. Сотни зубастых, рогатых существ, в ужасе кинулись в стороны, перебираясь друг через друга, злобно шипя и крича на всех языках. Они выли и лаяли, ухали и шипели. Чешуйки сверкали, перья блестели, радужки глаз отражали огонь. И этот огонь прожигал их насквозь.
Колдун разомкнул обгоревшие пальцы, вырвался из трясущихся лап, схватил чёрта за волосатую шкуру и повалил прямиком в толпу прихлебателей. В последних словах, мгновенье висевших над скорченным телом, был только приказ. Последний приказ колдуна, обретшего силу. И не было более в нём ни страха, ни сожаления.
Потом он исчез.
Кручина посмотрел ему в след, желая хоть что-то сказать, но всё, что он смог, это вытянуть руку к белёсой завесе и тихо, одними губами, повторить слова старика. А потом бывший храм разнесло на куски.
4
4.
- Дааа... - Выдохнул воевода. Желтовато-лиловый синяк, протянувшийся вдоль левой половины лица, и превративший его в подобие грозди гнилых помидор, вкупе со шрамом и несравненной улыбкой, напрочь сбивал всё мнимое высокомерие, присущее человеку его должности, но в то же время привносил какой-то особенной, ничем не разбавленной решительности, непримиримости. - Натворили мы дел.