- Ханум - моя жена. И мое дело, как ей ходить.
- Знаю, знаю и не вмешиваюсь. Но белуджи Керим-хана бешеной природы, как бы...
- Довольно! Отправляйтесь, господин начальник канцелярии, и передайте господину генерал-убернатору мою благодарность за беспокойство обо мне и моей жене.
Он нежно коснулся руки ханум, как бы успокаивая ее.
- А теперь, господин начальник, вы свободны. Можете ехать.
Это прозвучало, как "проваливайте!".
- Что вы, что вы! Мой писец джейраном доскачет. А мне позвольте посвятить себя заботам о ваших удобствах и безопасности.
Гулям возмутился:
- Приставлены следить за мной?
- Да разве я осмелюсь! Да как ваше высокопревосходительство могли подумать! Буду счастлив, если скромные заботы... Ни один волосок не упадет с головы вашей супруги. Ваше путешествие по Ирану уподобится прогулке по садам рая.
Он умолк, ожидая вопроса. Но, видя, что Гулям молчит, он согнулся в поклоне и просюсюкал:
- Осмелюсь почтительнейше доложить: генгуб ждет вас и вашу супругу к себе.
- Это еще что значит? Я занят.
- Их превосходительство жаждет лицезреть вас и вашу супругу. Их превосходительство надеется, что вы и ваша супруга не откажетесь воспользоваться его гостеприимством и... и...
- Что еще? - Гулям потемнел от ярости. Он терзался своим бессилием.
Настя-ханум заметила это. Она хорошо знала мужа и, положив руку на его руку, предостерегающе продекламировала:
- "Минует буря и снег - наступит весна, минует засуха - наступит время дождей..."
- Ах, как мудро! Какая глубина! - заверещал начальник канцелярии.
Предостережение подействовало. Гораздо спокойнее Гулям протянул:
- Итак, их превосходительство приглашает нас...
- ...выслушать из его уст... э-э... по поводу вашего выезда за границу.
- По поводу заграничных виз?
- Почтительнейше осмелюсь подтвердить, - именно по поводу заграничных виз.
- Где сейчас генгуб?
- Их превосходительство господин генгуб изволят охотиться в угодьях поместья Баге Багу, близ священного города Мешхеда.
Когда посланец генгуба с тысячью поклонов и льстивых улыбок удалился. Гулям почтительно и несколько шутовски поклонился Насте-ханум:
- Если бы не вы, мадам, этот болван уполз бы на четвереньках.
- Я же сказала, за что тебя полюбила. Много гордости и немало еще дикости...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
У красного крыльца
Аромат вина и мяса,
А на дороге лежат
Трупы замерзших людей.
Д у Ф у (V век)
Ворона не насытится, пока падали
не поест.
Л у р с к а я п о с л о в и ц а
Доктор не послушался советов "дорогого брата". Поднявшись по скрипучей лестнице, он пощупал пульс Джунаид-хана, дал ему жаропонижающее и вышел. Он предпочел не заметить набившихся в каморку двух десятков ражих низколобых степняков в помпезных белой шерсти папахах и темно-малиновых шелковых халатах.
Удивительно, сколько в поместье перса Али Алескера толкалось туркмен. Еще со времен аламана, когда столетиями война опустошала север Персии, между персами и туркменами сохранилась вражда. Туркмены не жили в Хорасане. Но, обнаружив, что глава туркменских контрреволюционеров нашел себе приют в сторожевой башне Баге Багу, доктор предпочел не удивляться... Сад, заключавший дом в свои тенистые объятия, поражал воображение великолепными цветниками, водоемами и фонтанами. Руки человека создали среди Соляной иссушенной пустыни рай корана и пророка Мухаммеда. По арыкам обильно струилась вода, вытекавшая, как пяснил управляющий имением, из большого подземного кяриза. Под холмами лет десять назад каторжники, пригнанные в Баге Багу хорасанским генгубом, прорыли десятикилометровую водосборную галерею и вывели на поверхность отличную, кристально чистую воду. Ею оросили свыше восьмисот гектаров садов и виноградников. Управляющий был недоволен работой арестантов. Они так ленивы, требуют палки. Много едят. И к тому же мрут как мухи. Начальник канцелярии генгуба до сих пор не успокоился: сдал он господину Али арестантов девятьсот восемьдесят восемь голов, а получил обратно триста семьдесят шесть. Четыреста двадцать каторжников закончили жизненный путь на землекопных работах от болезней, двенадцать задавило рухнувшим сводом водовыводящей галереи, человек тридцать пристрелили жандармы за попытку к бегству, ну а около двухсот с лишним сбежали... На мертвецов составили акт, а вот беглые и до сих пор числились за имением Баге Багу. Каждый год с канцелярией генерал-губернатора начиналась неприятная переписка. Управляющий не любит вспоминать о кяризе... Еще услышишь из-под земли стоны мертвецов. Нет, пусть доктор лучше полюбуется... Какие арыки! Какие фонтаны, каскады, пруды. Рай! За каких-нибудь десять лет выросли рощи густолиственных деревьев, целые заросли декоративных кустарников. Зелень, прохлада, тенистые дорожки, певчие птицы - все оправдывало живописное название поместья Али Алексера Баге Багу - Сад Садов.
На версту тянулась центральная аллея парка. Но она так внезапно обрывалась, что доктор ошеломленно остановился и только поцокал языком. Парк был великолепен. Но то, что начиналось непосредственно за низкой, кстати уже полуразвалившейся, оградой, поражало прежде всего обоняние. Нечистотами несло от кривой пыльной улочки, шедшей вдоль парка и отделявшей его от домишек селения. Казалось, что сады Баге Багу и селение находятся в разных мирах.
На улочке не росло ни деревца. Приземистыми глиняными холмиками выглядели дома. Плоские крыши их звенели от сухой травы. Рои мух гудели над головой. Мухи лезли в глаза, рот, нос. В грязи слонялись колченогие облезлые суки... Пыль, поднятая ветром с навозных куч, из мусорных ям, несмотря на раннюю весну, была раскалена. Да и знает ли это жалкое селение, что такое весна?
У темной норы-двери мазанки копошилось тщедушное существо с ножками, ручками обезьянки, с темными очками на носу. Доктор удивился: в такой нищете - и вдруг на ребенке очки. Но, приглядевшись, он обнаружил, что никаких очков нет. В глазницы набились серые мухи, а ребенок так обессилел, что и не отгонял их.
- Больные есть? - громко спросил по-фарсидски Петр Иванович, промывая борной глаза малышу. Доктор всегда держал при себе в карманах кителя склянки и пакетики с самыми необходимыми лекарствами.
Ребенок не ответил. Тельце его тряслось не то от озноба, не то от страха.
- Больные? - закашлялся кто-то в хижине. - В селении у нас все больные. Все болеют, а ты что, доктор?
На порог вылез скелет, чуть прикрытый лохмотьями.
- Э, - удивился он, - да это инглиз?
- Инглиз! Инглиз! - завопила ввернувшаяся из-за угла старуха, придавленная к земле целой копной сухой колючки. - Ой, инглиз пришел лечить простых людей? Эй, люди, посмотрите на великодушного инглиза!
Мгновенно Петр Иванович оказался в толпе сарыков, набежавших со всего селения. Они подступили плотно к нему, дышали в лицо, толкали щупали руками его карманы.
- Инглиз?
- Ха-ха!
- Инглиз хочет лечить нас.
- Сгори его отец! Чего ему надо.
- Инглиз-благодетель!..
- Прячьте детей от людоеда инглиза!
Все кричали, все кривлялись. И в криках и во всем их поведении чувствовалась угроза.
Петр Иванович усмехнулся:
- Эй вы, тише!
- Ого, их превосходительство инглиз приказывает.
- Я оттуда! - И Петр Иванович махнул рукой на серо-стальную пирамиду гор, высившуюся на севере.
Крики смолкли. Кто-то удивился:
- Он русский! Чего же он не говорил?
- Кваканье лягушек не перекричишь, - улыбнулся Петр Иванович.
Тотчас же добрые улыбки расплескались по лицам курдов.
- Эй, да он оттуда... из России! Он не инглиз. Он - человек! - важно сказал выступивший вперед пожилой сарык. Вся одежда его состояла из длинной, до пят, заплатанной рубахи и войлочной наподобие горшка шапки. Когда-то, судя по уцелевшим клочьям шерсти, она имела меховую опушку.