Барбара села. Её мать устроилась рядом.
— Ты боишься? — спросила она.
— Да, мама.
— Хорошо. Так и должно быть. — Выражение лица Беатриче Корнаро — она была Мочениго, древнее и могущественнее рода в Венеции не было — смягчилось. — Мы жертвы великого преступления. И если страдание должно стать твоей судьбой, помни, что надо быть достойной имени семьи.
— Да, мама, — сказала Барбара.
— Этот неотёсанный пират почему-то стал любимцем султана. Это только небесам известно... Но небеса не имеют отношения ко всему, что связано с османцами. Кажется, султан убил его отца, как убил многих, и теперь хочет исправить свою ошибку. Возможно, это и так... но настолько, насколько возможно и то, что только некоторые из сыновей его жертв смогли выжить. В противном случае он мог бы уничтожить половину своей империи. Послушай меня, девочка: этот дикарь захочет пользоваться твоим телом самыми варварскими способами.
Барбара с трудом удерживала дыхание.
— Да, мама.
— Тебе придётся пойти на это, потому что сам дож согласился на ваш брак. У нас нет выбора, и мы должны принять решение твоего мужа — с тобой не будет исповедника. Можно ли придумать что-либо более варварское? И он называет себя христианином. Но по меньшей мере они согласились на слуг. Ты не будешь совершенно одна в этом логове беззакония.
— Да, мама.
— Помни, что, если ты родишь сына, он станет твоим.
— Да, мама.
— Помни также, что ты самая красивая женщина из всех, которых он когда-либо встречал.
— Правда, мама?
— Вот зеркало. Взгляни на себя.
Барбара повиновалась. Действительно, несмотря на строгий запрет проповедника, она каждую минуту теперь смотрелась в зеркало.
Прежде всего Барбара осмотрела свой наряд. Ожидая гостей, она надела всё самое лучшее: тёмно-зелёное бархатное платье, окаймлённое мехом (не потому что эти дни были особенно холодными, а потому что так решила мама, чтобы показать их богатство), белую нижнюю юбку, открытую от талии до пола, платье было стянуто назад от бёдер, также из бархата с цветочным рисунком; воротник и рукава отделаны богатой каймой, а на шее и запястьях — газовые перья. Пояс и флакончик с ароматическими солями, сделанные из золота, усыпаны драгоценными каменьями, так же как и головной убор.
Её волосы были тщательно уложены и прикрыты чепцом — такова была мода. Но Барбаре хотелось открыть волосы, потому что они были необыкновенно хороши. Цвета красного дерева, они были пушистыми и волнистыми и, распущенные, делали всё остальное в ней несущественным. Спрятанные под чепцом, они открывали её лицо с высокими скулами, с прямым носиком, острым подбородком, большим ртом и широко посаженными янтарными глазами. Её розовато-белая кожа напоминала красавиц, сошедших с картин Тициана.
Наряд подчёркивал стройность Барбары, её широкие бёдра и холмики груди. Линия талии говорила о необыкновенно длинных ногах.
Она вздрогнула, посмотрев на себя, и ноздри её раздулись.
Беатриче захлопала в ладоши.
— Ты прекрасна, моя дорогая, — сказала она. — Идём, ослепим эту англичанку.
Когда-то много лет назад Беатриче Мочениго сама выглядела точно так же.
— Она прекрасна, — сказала Фелисити сыну. — Она сделает тебя, самым счастливым человеком на земле.
— Если ты довольна ей, то я самый счастливый человек на земле, — ответил Энтони.
Это были не пустые слова. За последние несколько недель его жизнь изменилась так, как он даже не мог предположить.
Теперь он был Хоук-пашой. Когда он шёл со своим жезлом, люди на улицах расступались, а тот, кто находился рядом, был счастлив, что их видят вместе.
Он вернул себе своё предназначение. Перед уходом Драгут обнял его.
— Теперь действительно Хоук-паша восстановлен, — сказал адмирал. — Мне будет не хватать тебя, Энтони, но я знаю, что ты прославишь и своё, и моё имя. Помни всегда, что твоё предназначение — служить султану, независимо от того, где будет проходить путь.
Эти слова юный Хоук собирался запомнить на всю жизнь.
Энтони встречался с султаном или великим везиром раз в неделю и обсуждал с ними важные государственные дела. Это был ослепительный взлёт его карьеры. У Энтони не было иллюзий насчёт того, почему падишах так внезапно возвысил его. Он был достаточно умён, чтобы понять, что султан благодаря ему пытался обрести энергию и славу своей юности, когда он с такими командирами, как Ибрагим и Гарри Хоквуд, постоянно шёл от успеха к успеху. Таким образом, Энтони Хоквуда меньше всего ценили за его собственные достоинства, скорее он был символом прошлого и символом возможного будущего.