Шеренгу завершали женщины и дети. Они выглядели слабыми, испуганными и со страхом поглядывали на свирепые лица турок.
— Твоих людей будут сопровождать до берега, — сказал Энтони Бригадино. — Мои корабли начнут перевозить их завтра.
Когда вышли последние, Энтони въехал в город и направился на поиски склепа. Гниющие тела валялись на улицах, крысы сновали перед его конём. Бригадино сопровождал его. Он показал арсенал, в котором пороха оставалось едва ли на один выстрел.
— Вы храбро сражались, — сказал Хоквуд. — Жаль, что меня не послали раньше. Теперь идём, ты будешь моим гостем на борту флагмана.
— Я должен оставаться со своими людьми.
— В этом нет необходимости. Их накормят, им не причинят вреда. Даю слово, но если хочешь, давай удостоверимся в этом.
Они поехали на берег, где находились венецианцы — толпа изнурённых и испуганных мужчин, женщин и детей. Им раздавалась пища и вода из турецкого лагеря.
— Твои люди смотрят на меня, — заметил Бригадино, — как волки, окружающие стадо овец.
Но тем не менее Бригадино удостоверился во всём своими глазами и вместе с Бальоне принял приглашение Энтони отужинать на борту флагмана.
— О, какая благодать! Вновь вдохнуть свежего воздуха, — сказал Бригадино. — Что ты будешь делать с городом?
— Он будет заново отстроен, — ответил Энтони. — Падишах хочет основать на острове еврейскую колонию.
— Твой хозяин — необыкновенный человек, — признал Бригадино. — Когда прибудет транспорт? — поинтересовался Бригадино. Он хотел быть подальше от места своего поражения.
Энтони посмотрел на Пиале-пашу.
— Транспорт для перемещения армии прибудет через несколько дней, — сказал Пиале-паша и уточнил: — Для османской армии.
— А транспорт для венецианцев? Я приказал ему быть в полной готовности.
Пиале посмотрел на Пертав-пашу.
— Мустафа-паша отменил твой приказ, Хоук-паша, — сказал Пертав.
— Что?
— Мы по-прежнему воюем с Венецией, — объяснил Пертав. — Мы не можем им вернуть две тысячи воинов, чтобы они снова вооружались против нас. Мустафа-паша решил оставить большинство противников здесь, чтобы убедиться, что Венеция сохраняет мир.
— Противники? — Бригадино выпрямился. — Так вот какова турецкая честность! Вот какова цена твоему слову, Хоук-паша!
— Я уверяю, ваша светлость, что Мустафа-паша ошибся, — сказал Энтони. — Он превысил свои полномочия, и его приказ будет немедленно отменен.
— Мустафа-паша уже отдал приказ, — настаивал Пертав-паша.
И в этот самый миг с берега донёсся ужасный вопль.
Бальоне вскочил и побежал к перилам.
— Это резня! — завопил он.
Энтони поспешил вслед за ним.
— Именем Аллаха, немедленно прекратите, или я прикажу повесить вас.
— Ты прикажешь повесить меня? — спокойно спросил Пертав-паша.
— Ты такой же предатель, как любая турецкая собака! — кричал Бригадино.
— Схватить его! — завопил Пертав, и мгновенно венецианцев окружила охрана.
Бальоне обнажил меч, но был сражён ударом сабли и растянулся на палубе в луже крови.
Хоквуд смотрел на происходящее в полном оцепенении.
— Ты сошёл с ума? — крикнул он, обращаясь к Пертав-паше. — Или ты думаешь, что султан не узнает об этом?
— Султан уже знает об этом, — хитро ответил Пертав.
Энтони нахмурился, и сердце у него похолодело.
— Мне была дана вся полнота власти! — завопил он.
— Действительно, это так, Хоук-паша, но до момента сдачи Фамагусты. По указу султана Мустафа-паша вновь командует флотом и армией сразу же после сдачи крепости. Султан также проинструктировал Мустафа-пашу дать венецианцам урок, да такой, чтобы весь мир знал, что с ним шутить не надо. Он доверил это мне, а я очень опытен в таких делах.
— Негодяй! — крикнул Энтони и бросился на генерала.
Пертав ловко увернулся, и Хоквуда схватили полдюжины солдат. Пытаясь вытащить саблю, он получил удар по голове. Прежде чем он успел опомниться, его связали, а саблю изъяли.
— Скажи спасибо, что падишах приказал не трогать тебя, Хоук-паша, — выпалил Пертав-паша.
Энтони в отчаянии смотрел на Бригадино.
— Я прощаю тебя, Хоук-паша, — с горечью сказал Бригадино. — Но пусть эти люди сгорят в аду. — Он повернул голову, чтобы слышать душераздирающие крики, доносящиеся с берега, посмотрел на Пертав-пащу и произнёс: — Если ты снесёшь мне голову, то избавишь меня от позора бесчестия.