«Мелькание ткани за решёткой», — вспомнил Энтони. Эта женщина видела его голым.
— Тогда я поняла, что Бог, чья цель скорее объединение, чем раздоры, послал тебя нам. Мой сын с детских лет мечтает о завоевании Константинополя. Но как его завоевать? Его стены неприступны. Ты поможешь...
— Госпожа, о чём ты? — натянуто спросил Энтони.
Мара Бранкович встала прямо перед ним. Сквозь прозрачные шаровары Энтони заметил, что её лобок выбрит. Он никогда не видел женщину обнажённой, но то, что предстало его взору, казалось невозможным.
— В противном случае ты умрёшь, — сказала Мара и внезапно упала перед ним на колени. — Выбери жизнь и ты достигнешь высочайших из высот. — Она быстро поднялась, не напрягая мышц. — Ты помнишь, как меня зовут?
— Эмир-валиде, — ответил Энтони.
— Это имя ничто, оно просто значит «королева-мать», женщины гарема зовут меня «королевой коронованных». Даже Мехмед не возьмёт себе женщину, если я не дам на это согласие. — Она лукаво взглянула на Энтони. — И красивого юношу тоже.
Энтони только и мог, что пробормотать:
— Госпожа...
— У вас в Англии на такие отношения между мужчинами смотрят неодобрительно, но здесь, на Востоке, это обычное, дело. Женщин используют для удобства, чтобы рожать детей, пока они способны на это. — Губы Мары искривились. — Только красивый юноша может подарить настоящую дружбу и доставить истинное удовлетворение.
— Госпожа...
— Ты должен отказать моему сыну. Он растянет тебя на животе, и ты откроешься по щелчку его пальцев. Чтобы не отдаться ему, ты должен искусно отговориться и даже пойти на обман.
— Ты хочешь, госпожа, чтобы я поступил так с твоим сыном? — недоумевал Энтони.
Мара снова упала на колени перед ним и страстно заговорила:
— Я хочу, чтобы мой сын правил миром. В Константинополе меня называют шлюхой. Я хочу вывалять их в их собственной крови. Но когда мир будет принадлежать ему, я хочу, чтобы он стал вторым Цезарем или вторым Александром. Я должна быть достойной такого сына, Хоук-младший. Завоевателю нужен вдохновитель и надёжный помощник. Завоеватель не назначается законом, религией или обычаями. Муфтии связаны «аныем», древним тюркским законом, переходящим из поколения в поколение. Никто не может нарушить закон, даже сам эмир. Имамы проповедуют законы Корана, ещё более священные, чем «аный». Везиры руководствуются собственными интересами. Янычары обуреваемы жаждой грабежа. Ты можешь стать наставником и другом моего сына. Чтобы быть ему другом, ты не должен допустить физической близости с ним. Я научу тебя, как противостоять его домогательствам, потому что заинтересована, чтобы он обладал только женщинами. Если он ступит на другой путь, то может подвергнуться извращённому влиянию и даже погибнуть. Постарайся быть ему другом, а не любовником, и ты поведёшь моего сына к могуществу, а себя самого к преуспеванию. Твои речи кружат мне голову, госпожа.
— Сейчас она закружится ещё больше, Хоук-младший. Ты должен убедить твоего отца пойти на службу к эмиру. И тогда все звёзды на небосклоне будут ему доступны. Но ты должен остаться предан мне и моему сыну. — Она улыбнулась и взяла его руки в свои. Её кофта неожиданно распахнулась, и руки Энтони коснулись обнажённой груди Мары. Грудь была упругой, как у девушки, но соски, казалось, заполнили его ладони. — Я говорила, что прошлой ночью видела тебя голого и грязного... Я сразу поняла, чего хочу и что могу сделать с таким мужчиной, как ты. Я решительная женщина, я вдова и эмир-валиде. Вот уже две недели у меня никого не было, и я храню свою страсть. Я овладею твоим телом, Хоук-младший, и вдвоём мы покорим мир.
Она встала, и его руки опустились на её бёдра. Её шаровары скользнули вниз, и Энтони благоговейно замер, разглядывая её обнажённую плоть... Его боль и усталость улетучились, как по мановению волшебной палочки.
Эмир-валиде расхохоталась, видя его выражение лица:
—У тебя не было женщины?
Энтони отрицательно покачал головой.
Мара сняла его руки с бёдер и жестом приказала встать.
— В таком случае ты действительно будешь моим, — сказала она. — В течение всей своей жизни тебе не найти ни одной женщины, которую можно было бы сравнить со мной. — Она развязала шнурок на его шароварах, и они спустились до колен. — Как долго я мечтала об этом, — страстно проговорила она и посмотрела ему прямо в глаза. — Но наша любовь будет тайной, Хоук-младший. Если ты хоть словом обмолвишься своему отцу или даже своему отражению в зеркале, я сама спущу с тебя шкуру.