Бруса, окружённая садами и напоенная водой горных стремительных потоков, казалась оазисом посередине пустыни. Ослепительно белые дома стояли на узких изогнутых улочках, утопая в зелени. Здесь было несколько бань, вода в которые поступала из горячих источников. Хоквуд, ошеломлённый роскошной жизнью Константинополя по сравнению с обычаями родной Англии, с удивлением для себя отмечал, как тщательно турки следят за чистотой своего тела.
Бруса была местом захоронения эмиров. На естественной террасе над городом возвышались надгробия Османа и Орхана. Эмир Мехмед I был похоронен в самом городе, над его могилой возводился мавзолей священного зелёного цвета. Сразу же по прибытии в город началась церемония погребения Мурада, сопровождаемая прощальными речами и оплакиванием; разрабатывался проект ещё одного огромного мавзолея, получившего название мечеть Мурадие.
Жизнь города на период траурной церемонии замерла. Не работали даже те, кто ткал шёлковые ткани, а этим занималось большинство людей, не задействованных в армии. Скорбные звуки труб, грохот цимбал, медленные, монотонные удары барабанов наполняли воздух.
Хоквуды на это время были предоставлены сами себе. К их огромной радости, Мэри была отпущена из гарема, ей позволили присоединиться к ним в доме, предоставленном в их распоряжение. Она казалась цветущей в новых роскошных одеждах и всё-таки была какой-то другой. Когда супруги уединились в спальне, Джон обратил внимание, что у жены выбрит лобок. Мэри смутилась и объяснила, что всех женщин в гареме бреют и у неё не было выбора. Возможно, размышлял Джон, все остальные перемены в Мэри связаны с тем, что она вынуждена приспосабливаться к местным обычаям.
— Сами женщины бреют друг друга? — спросил Джон.
— Нет, — зардевшись, ответила Мэри.
— Значит, ты должна это делать сама?
— Нет, — ещё более покраснев, повторила Мэри.
— Тогда кто... О Господи?! — Джон был в полном недоумении.
— Тех, кто это делает, нельзя считать мужчинами. — Мэри положила руку на плечо мужу.
— Правда? Они живые, они едят и пьют. Значит, чувствуют.
— Я не знаю, что ответить... Таков обычай, — вздохнула Мэри и, неожиданно забеспокоившись, спросила: — Ты ничего не скажешь мальчику?
— Когда-нибудь он сам всё узнает. Не беспокойся, я ему ничего не скажу.
Через какие-то мгновения Джон убедился, что его жена не потеряла своей уверенности и прелести, даже, будучи выбритой темнокожими. Что ещё ей пришлось пережить в гареме? В Константинополе он слышал рассказы о неестественных склонностях, которые развиваются у женщин, живущих вместе и лишённых иных мужчин, кроме единственного господина. Эта мысль будоражила его воображение... К тому же Джон должен был сообщить Мэри о своём согласии сотрудничать с турками. Она спокойно выслушала мужа.
— Я поступил так ради спасения наших жизней, выбора у меня не было. И я всё ещё хочу отомстить тем, что причинил нам зло.
Через некоторое время Мэри улыбнулась.
— Я люблю тебя, муж мой, сейчас даже больше, чем когда-либо. Ты поступил как настоящий мужчина, а не вёл себя как побитая собака. Моё сердце обливалось кровью, когда тебя вынудили покинуть Константинополь. Если турки дадут тебе меч и доспехи, я буду ещё больше гордиться тобой.
— Мне пообещали больше, Мэри. У меня будет кузница и люди, чтобы отливать пушки. — Улыбка Джона Хоквуда стала зловещей.
По окончании траурной церемонии Джон Хоквуд принялся за работу. Ему нужна была бронза для пушек, кожа для связывания бочек; он прикидывал, как соорудить лафет, рассчитывал вес ядер, претворяя в жизнь новые идеи, появившиеся у него во время практической деятельности.
Хоквуд отдавал себе отчёт в сложности задачи, которая перед ним была поставлена. Он знал толщину и непробиваемость стен Константинополя, так как помогал поддерживать их в боевом состоянии. Выходившие на море стены были просто неприступны. Если турецкий флот, строительство которого шло полным ходом, сможет пробить плавучее заграждение и занять Золотой Рог, задача Хоквуда немного упростится, но он не был уверен, что флоту это по силам. Если бы у янычар были ружья, они послужили бы более надёжной защитой артиллеристам. Но самым дорогостоящим и опасным было по-прежнему решение задачи, как приблизиться к стенам этого города. Значит, отливка пушек такого же размера, как и в Константинополе (а они были самыми большими, из которых Хоквуд когда-либо стрелял), была пустой тратой времени. По меньшей мере одно из его орудий должно превосходить те, что стоят на крепостных стенах.