Она улыбнулась.
— Я не думаю, что это страх. Ты просто полон предчувствий, но даже мой сын не заставит тебя покориться его ласкам. Ты слишком независимый человек...
— Он хочет, чтобы мне сделали обрезание, госпожа.
— Я знаю об этом. — Мара склонила голову.
Энтони задумался, кто или, вернее, как много мужчин и евнухов, окружавших эмира, были шпионами госпожи.
— Ты боишься? — спросила эмир-валиде. — Но этот обряд — залог чистоты. Обрезание не влияет на чувственность, скорее усиливает её. — Она распустила завязку на шароварах Энтони и просунула руку внутрь. — Я могу только сожалеть, потому что сейчас в тебе есть что-то особенное, но я не сомневаюсь, что и «после» ты будешь всё так же хорош. Что насчёт боли, то ты ведь не трус, мой Хоук. В любом случае это пустячная вещь. — Она улыбнулась. — Я, конечно, не говорю о твоих личных ощущениях. Возможно, ты стесняешься публичности обряда? Но через это проходит каждый мужчина на Востоке.
— Я, наверное, ощущаю всё это вместе.
Она засмеялась.
— Всё же тебя передёргивает при мысли об этом. Идём, Хоук-младший, насладимся твоим членом в последний раз в его нынешнем состоянии.
Мара была восхитительна, как обычно. И всё же мысль о том, что ему предстоит, мучила Энтони. Он дошёл до высшей точки наслаждения, но желание снова охватило его. Энтони приподнялся на локте и взглянул в любимое лицо, более спокойное, чем когда-либо. Глаза Мары были закрыты, страсть улеглась.
— Обряд проходит на глазах у всех, госпожа?
Мара медленно открыла глаза и вытянулась струной.
— О да, — сказала она, — даже женщины из гарема присутствуют. — Её улыбка перешла в смех. — За решётками на галерее, конечно.
— Чему быть, того не миновать, — сказал Джон Хоквуд. — Мы должны пойти на это. На этом пути наше спасение.
Мэри была подавлена, Энтони всё больше и больше боялся сам, хотя и не признавался отцу. Он не мог понять природу своего страха. Физическую боль, думал он, можно перетерпеть. Что тогда? Остаётся детский страх предстать в этот момент перед всеми.
Накануне церемонии эмир объявил праздник, во время которого Энтони была преподнесена новая одежда: рубаха и шаровары из мягкого белого шёлка, украшенные золотой нитью.
На следующее утро Энтони в новой одежде шёл в процессии вокруг города под аплодисменты мужчин и женщин. Он не мог не вспомнить другого шествия, во время которого тот несчастный, обречённый на казнь человек, двигался навстречу смерти.
После осмотра Энтони отвели в зал для совещаний, заполненный муфтиями, имамами и придворными — не каждый день эмир присутствовал при обряде обрезания. Энтони взглянул на решётку на галерее. Она была тёмной и непроницаемой, как и в замке на Босфоре, хотя он и различил какое-то мелькание. Весь гарем, можно не сомневаться, собрался наверху. Но это не имеет никакого значения. Он никогда не увидит ни одну из них, за исключением эмир-валиде.
Энтони сопровождали отец и Халил-паша. В центре зала были приготовлены три подушки, около которых ожидали эмир, муфтий и два хирурга. Энтони подвёл к ним Джон Хоквуд, тщательно отрепетировавший свою роль. Он поручил Энтони их заботам.
Затем Энтони усадили на среднюю подушку, эмир опустился на правую, а главный хирург — на левую. Энтони был одет в штаны, поддерживаемые шнурком, который можно было легко распустить.
Помощник хирурга поставил на пол перед ним серебряную чашу. В ней был нож, похожий на бритву и, наверное, не менее острый, маленький пакетик из белой бумаги в форме колпачка и другой пакетик с каким-то красным порошком. Здесь же лежали маленький серебряный инструмент с прорезью и несколько полотняных бинтов.
Тем временем один из имамов зажёг фимиам в курильнице и вскоре едкий аромат заполнил огромный зал.
Муфтий встал перед ними, прочитал несколько сур из Корана и дал знак, что обряд можно начинать. Энтони должен был сидеть неподвижно, но это было трудно, потому что Мехмед склонился перед ним и, распустив шнурок на шароварах, стал его ласкать.
— Лучше, когда член напряжён, — проговорил эмир.
Энтони не мог уклониться и не смотреть в глаза Мехмеда, но, как только эмир вернулся на место, он взглянул наверх. Если она там, Энтони хотел бы смотреть на неё в этот ответственный момент...
Маленький серебряный инструмент был в руках главного хирурга, склонившегося перед Энтони, чтобы как можно сильнее оттянуть крайнюю плоть. Сразу после этого хирург отрезал её. Боль была резкой, но короткой. Энтони вздрогнул и почувствовал на плече руку эмира. Закричать или даже пошевелиться было бы признаком слабости. Он продолжал смотреть на решётку, когда к его ужасу хирург опустился перед ним на колени, чтобы высосать кровоточащий член. Проделав это, он выплюнул кровь в чашу, которую держал его помощник.