— Получишь другую жену сразу, как выполнишь свою миссию, — сказал Мехмед.
— Мою миссию, о падишах?
— Пора основательно начать готовить удар по Константинополю. У меня нет иллюзий, Хоук-младший. Эти стены стояли тысячу лет и выдержали тысячи атак. Армия Константина теперь, без сомнения, стала многочисленнее. Твой отец, возможно, прав. Флот даст мне возможность атаковать город со всех сторон. Это будет величайшее в истории сражение, но если я буду разбит... — Он задумался. — Такому не бывать! Я должен хорошо подготовиться прежде, чем бросаться в атаку. Я делюсь с тобой самыми сокровенными мыслями, Хоук-младший. Я знаю, ты никогда не предашь меня.
Энтони склонил голову. Он понимал, что никогда не сможет предать эмира, а поступи он иначе, жестоко пострадают его родители и, конечно, Лейла. В то же время он сомневался, что ему удастся это сделать, даже если его близкие каким-то сверхъестественным образом спасутся. Мехмед мог быть равнодушен, как змея, и кровожаден, как голодный тигр, но являлся типичным представителем своего народа. Его окружала аура величия и обожания. Кроме того, эмир собирался взять Константинополь...
— Для максимальной поддержки артиллерии, — произнёс Мехмед, — я должен построить укрепления на европейском берегу Босфора.
— Но у тебя уже есть обширные владения в Европе, о падишах, — рискнул вставить Энтони.
— Эти земли в любую минуту могут атаковать христиане, правители Сербии и Валахии. Я должен решиться на осаду Константинополя. Этот вопрос я и хотел бы обсудить с тобой... Но меня волнует и уязвимость моих владений: все христиане коварны, когда это касается отношений с нами. Им достаточно напутствия священника, который объяснит, что договор с мусульманами не имеет значения в глазах Бога, и они разорвут его. Я должен рассчитывать только на себя и свои силы. А моя сила — это Анатолия. Но пополнять армию выходцами из Анатолии опасно, потому что мне нужны моряки, а не наездники. Я слышал, что сюда может прибыть генуэзский флот, и тогда мне придётся расстаться с надеждой на завоевание Константинополя.
— Ты можешь набрать опытных моряков из Венеции. Они будут счастливы сражаться против генуэзцев, их вечных конкурентов в торговле, к тому же они заклятые враги византийцев.
— Венецианцы ведь христиане? Один раз они пообещают, а в следующий — увильнут. Аллаху известно, что они задерживают поставку ружей, которые твой отец считает необходимыми для претворения нашего замысла в жизнь. Нет, если я хочу, чтобы всё было по-моему, я должен черпать силы в самом себе. У меня должна быть крепость на европейском берегу Босфора. Я возведу её к северу от Константинополя. Но, как только я приступлю к постройке, Константин заподозрит, что я что-то замышляю. Никто из моих предшественников так не поступал. Константин сможет собраться с силами и разрушить это укрепление раньше, чем оно будет способно отразить атаку. Так вот, это не должно произойти...
Сердце Энтони гулко стучало. Не станет эмир ни с того ни с сего поверять ему свои мысли.
— Я должен рассеять подозрения византийцев, — сказал Мехмед. — Я хочу, чтобы ты, Хоук-младший, сделал это для меня.
— Я, о падишах?
— Ты знаешь их повадки, ты выучил их Язык. Ты жил среди них. Пока что у нас с Константином не было никаких контактов, кроме обычного обмена любезностями. Ты отправишься к нему моим послом и убедишь его, что я и мои люди хотим только мира, а что строительство крепости на европейском берегу Босфора начато для нашего общего блага в защиту от притязания Валашского князя Дракулы. Слышал о таком?
— Только имя.
— Хорошо. Я слышал, что он очень жестокий человек, настоящее чудовище. — Мехмед замолчал.
Энтони удивился, что Мехмед называет кого-то жестоким человеком, не подозревая о том, что по жестокости ему самому нет равных.
— Помнишь ли ты, о падишах, — спросил он, — что меня вышвырнули из Константинополя под страхом смерти?
Мехмед посмотрел на него.
— Ты отправляешься туда моим послом. Чего тебе бояться? Ты будешь находиться под моим покровительством. За любой волос, упавший с твоей головы, я вздёрну сотню детей. Скажи им об этом. Добейся успеха, помоги мне взять этот проклятый город, и я скажу тебе: проси у меня всё, что есть в этих стенах, и это будет твоим.
Энтони судорожно сглотнул. Его воображение разыгралось, рисуя ему... картины возможной мести. Но он не мог позволить мечтам опережать действительность.