Марк, как был в комбинезоне, так и остался в нем, даже грязных башмаков не снял, и в таком виде растянулся на кровати поверх одеяла, полусидя, полулежа, так что ноги у него доставали до полу. Иногда он включал карманный фонарик и освещал потолок: там, наверху, в тепле и покое спала Нелли. Он чувствовал, что перевозбужден от того, что она здесь, рядом. Надо быть поосторожнее с тем, что прямо прет из подсознания. Открытые глаза видят то, что происходит здесь и сейчас, в реальном времени. При закрытых глазах тебя начинают осаждать дурные мысли, и твои глаза начинают видеть все в дурном свете. Мысли лихорадочно мечутся, словно шарят по углам в поисках чего-то забытого, путаются, ничего не находят, потому что какая-то нить оборвана… Не так уж это все и страшно, то, что она несла про потопленную яхту и про якобы пропавшие по его вине вещички, но все же, все же… Что же такое там произошло? Он не помнил, что срывал с нее какой-то медальон, надетый ей на шею, когда ее крестили… А она говорит, что сорвал, да еще с невиданной злобой… Он все время натыкался в своих воспоминаниях на следующую картину: Нелли в полумраке, при свете огоньков рождественской елочки поднимает скрещенные руки, лицо ее скрыто прозрачной промокшей маечкой, грудь обнажена… А дальше? Что было дальше? Он ничего не помнил… Просто провал в памяти… Дальше он видел ту самую маленькую девочку, размахивавшую руками, потом… потом ему показалось, что он уже на том свете… потом он поплыл, и вот он уже в зарослях тростника, его тошнит, нет, просто выворачивает наизнанку. Он дорого заплатил бы за то, чтобы четко и ясно представлять, что произошло на яхте… дорого… Да он бы жизнь отдал за это! Хотя, вероятно, он сам, боясь самого себя, постарался забыть всю эту историю, так сказать, отправил в бездонный колодец подсознания, но она не хотела лежать спокойно на дне и постоянно тревожила его совесть… ведь кто-то же стрелял по переборкам петардами… какой-то псих… этот чокнутый вытащил из ящика особый пистолет для стрельбы такими петардами и принялся палить во все стороны… ведь не сами же они взрывались… То же самое и с топориком… Ну ведь кто-то его всадил в днище яхты? Кто-то настолько тронулся рассудком? Я, что ли, Марк? Но ведь отделал я заново эту плавучую мыльницу не для того, чтобы разнести ее в щепки в эту рождественскую ночь! Даже азооспермия не способна довести человека до такого безумия! Нет, ничего он не помнил, ровным счетом ничего, но не стоило в этом признаваться Нелли, потому что она могла бы, пожалуй, этим воспользоваться и превратила бы еще, чего доброго, свой паршивенький, дерьмовый медальончик в настоящее бриллиантовое ожерелье, якобы поглощенное рекой по его вине.
Внезапно глаза его сами собой раскрылись и уставились в потолок. Наверху кто-то ходил взад-вперед. Мало что соображая, как лунатик, он прошел через комнату и поднялся но лестнице. Он грезил о том, что вот сейчас увидит юную цветочницу с голыми ногами, ту, которой он овладел 14 июля и которая досталась ему непорочной, девственной. Он мечтал вновь обладать ею, он мечтал стать хозяином «вещи», которую мог бы сломать, разбить, потом снова собрать и склеить, забыть где-нибудь в темном углу, а потом вновь отыскать, когда ему захочется…
Поднявшись на второй этаж, как он теперь гордо именовал чердак, он услышал, как кто-то что-то шепчет где-то рядом. Приглядевшись, он увидел, что Нелли стоит у окна и прижимает к уху мобильник. Всю ее стройную фигурку озарял призрачный лунный свет, и только длинные ноги скрывались в тени.
— Кому это ты вздумала звонить?
— Маме.
— В два часа ночи! Она что же, в это время воду в цветочных вазах меняет?
— После полуночи другой тариф на переговоры, так гораздо дешевле.
Какая-то ледяная рука сжала сердце Марка. В мгновение ока он оказался у окна… Померещилось ему, что ли, или у него тяжкий бред? Нелли расстегнула платье, и лунный свет озарял ее выпуклый, круглый как шар живот, блестевший, как гладко отполированный мрамор.
— Ты… Ты беременна! — завопил он.
— И я так думаю. И завтра как раз исполняется девять месяцев с того дня, как яхта пошла ко дну. На твоем месте я бы озаботилась поисками подходящей клиники…
VII
Если у берегов реки Див и была плохая репутация, то по причине ужасных нравов ее обитателей. Дело было не только в том, что там вечно слонялись банды местной шпаны, подростков и вполне взрослых парней, устраивавших на дорогах засады и грабивших припозднившихся прохожих и автолюбителей, но еще и в том, что дурной «славой» пользовались дочери местных жителей, эти малолетние шлюхи, едва-едва сформировавшиеся как женщины. Они всегда ходили по двое и по трое, страшненькие, даже отвратительные, потому что их лица были изуродованы шрамами, так как их «учили уму-разуму» при помощи ножа или лезвия бритвы. Они внезапно появлялись из зарослей тростника в пустынном месте. За небольшую плату прохожий или автомобилист мог заиметь «небольшое приключение» с одной из опытных девиц, а за чуть большую плату он мог заполучить и юную девственницу, с которой мог развлечься на заднем сиденье только что угнанной машины. Родители «милого создания» обычно находились где-нибудь поблизости. По субботам и воскресеньям эти шлюшки заявлялись в Лумьоль, чтобы погадать лумьольцам, предсказать им судьбу, составить гороскопы, а на деле, чтобы поторговать собой и поиздеваться над добропорядочными горожанами. С одной стороны, лумьольцы их презирали и ненавидели, с другой же стороны, сколь страстно ненавидели, столь и страстно желали. И в конце концов получалось так, что эти девки и их семейки захватывали власть во многих коммунах и повсюду уже в открытую приставали ко всяким простофилям, которых знали наперечет, и выколачивали из них денежки. Марк Лупьен тоже не избежал этой участи, но очень быстро решил с этим делом завязать; он боялся, что его могут порезать ножами.