Он собрался было уже совсем забыть про свой обет в тот день, когда его преподавательница по французскому дала им в качестве домашнего задания написать сочинение на тему: «Мои первые и самые яркие детские воспоминания». Его рука, державшая ручку, волей-неволей привела его к маленькому рюкзачку, висевшему на кусте и раскачивавшемуся под порывами ветра. Он пристрастился к самому процессу записывания мыслей и потому простодушно доверил листу бумаги свою тайну, а его отец ему этого не простил.
Отказываясь от мысли поговорить с Лорой, он записал таким мелким и корявым почерком, что прочесть было почти невозможно: «Я мог свалиться вниз. А если бы снег подо мной провалился? Мы оба потеряли голову, оба спятили. К счастью, я легко отделался… В следующий раз, когда мне приспичит поведать о каких-то воспоминаниях, я куплю топор, эта штука будет понадежнее, чем ручка, я смогу сначала написать, а потом уничтожить все написанное. В действительности между Лорой и мной все кончено, ведь она заслуживает кого-нибудь получше, чем такая мокрая курица, как я». Все три дня пасхальных праздников он провалялся в постели, телефон буквально разрывался у него под подушкой. «Ну и пусть себе звонит!» — думал он. Как только он открывал глаза, у него перед глазами начинало рябить, словно шел снег. В воскресенье вечером голод заставил его вылезти из постели. В одном из шкафчиков на кухне он нашел курицу… из шоколада, в натуральную величину. Он ее съел.
Во вторник днем классный надзиратель передал ему вызов в отдел социальной помощи. Пьеру Лупьену предлагали явиться туда к пяти часам вечера. «Пьер Лупьен — это я. Написано, что срочно. Чего они от него хотят? Разлучить с отцом? Итак, неприятности начинаются… Вот бред! Вот идиотизм! А все из-за ерунды, из-за этого дурацкого сочинения! А ведь он написал его наспех, чтобы выручить самого тупого, самого бездарного ученика в классе!» Он оставил в агентстве десятки сообщений для Марка, но тот был недосягаем. Весь день Пьер думал о «встрече». Если там будут легавые, он станет отбиваться руками и ногами. Нет, он вырвется и прыгнет с крыши. Нет, лучше он возьмет членов комиссии по социальной помощи в заложники! Он не даст себя запугать!
В половине шестого, после того как он довольно долгое время прятался в туалете, Пьер крался вдоль стены, пробираясь к выходу из здания. Однако, как он ни вжимался в стену, его заметили: преподавательница гимнастики дружески помахала ему рукой. Он огляделся. В холле легавых не было. Но это ничего не значило, они могли поджидать его снаружи или даже у него дома. На протяжении нескольких дней он ощущал, что за ним следят. На него как-то странно поглядывали, как будто у него на плече сидела обезьянка-уистити. В половине седьмого он поднимался по широкой, величественной деревянной лестнице, которая вела к кабинетам администрации. Он прошел мимо мраморного Галилея, склонившегося над земным шаром. Пьер едва волочил ноги. Вот так он шел-шел, да и повернул назад, побрел вниз, потом опять стал подниматься по лестнице. В коридоре он тоже несколько раз порывался ретироваться. Ну вот он и дошел до последней двери. Увидит ли он когда-нибудь вновь своего отца? В любом случае надо держать язык за зубами! Молчок! Ни слова! Он опять огляделся: пыльный фикус тянул ветви к потолку. Итак, он у цели. На выкрашенной коричневой краской двери виднелись золотистые буквы, из которых складывались слова: «социальная помощница 8.30–16.00», а еще ниже был прикреплен желтыми кнопками небольшой прямоугольный кусочек картона, на котором черным фломастером было написано: «Лора Мейер».