Облепленные спиногрызами старшаки завывают что-то отчаянное, некоторые им подпевают.
Глаза у Пенелопы открыты, но всё же ей кажется, будто она уже спит и видит весёлый суматошный сон, внутри которого ей почему-то не очень весело. Да. Драться-то приходилось. А вот на танец её, нескладёху, отродясь не звали…
Пенни не замечает, как кончилось песенное вытьё, и вздрагивает от неожиданности, услышав собственное имя.
– Пенелопа Уортон, – произносит орк-старшак.
Ёна опять подталкивает плечом, взмахивает снизу вверх раскрытой ладонью: вставай! Пенни бросает в дрожь: «Ну вот, началось! В чём теперь-то провинилась, где накосячила?..» Коленки разгибаются как чужие. Она одёргивает на себе чистую чёрную майку, поблёкшую от прежних стирок. Смотрит себе под ноги.
– Живи с нами. Помогай в добыче и других делах, как сумеешь.
Пенни молчит, коротко взглядывает на старшаков, не знает, как ей полагается ответить.
– У костров Штырь-Ковалей есть для тебя место, – добавляет Коваль.
– Ночевать будешь в Зелёном доме, – говорит Тис. – Там сейчас много места, как Булаты своим домом зажили. Ладно устроишься.
Пенни кивает, кажется даже говорит «спасибо». Кажется, больше на неё не обращают особенного внимания, и она снова садится, криво улыбаясь. Ну да, как же. «Есть для тебя место». «Живи с нами». Ей так уже говорили, может быть, немножко другими словами. Только через некоторое время всегда выяснялось, что места для неё нет.
Ёна хлопает Пенни между лопаток, скалится острыми зубами:
– Ну везуха. Я тоже в Зелёном живу!
– И я, – отзывается кто-то.
– Так и мы тоже!
– Удачно как вышло-то!
Умолкли, угомонились маляшки: старшенькие близнята Рцыма и Дхарн. Шкодную Шарлотку сон в кои-то веки застал аккурат между ними, уже отселёнными с родительского лежака.
– И у костра-то нынче не повыламывались, – говорит Рэмс впотьмах, вытягиваясь под одеялом.
Орочья ладонь мягко прикасается к его шее. Кончики пальцев гладят под челюстью, касаются губ.
– О-ой, людская теребень, Луна моего неба, – тихий голос Тиса совсем рядом с ухом, дыхание – по короткой щетине виска. – Ну давай сейчас повыламываемся.
Молчанка становится жаркой, тесной, будто одна на двоих шкура, тяжёлой.
И сладостной до упоения.
Ну не всё же время за лагерь-то бегать орать, как подлетки сбесившиеся.
По времени так можно же и у себя в дому…
– Оп.
– Шт?
– Да межняк-прибыточек возле дома мнётся. Слух и нюх-то мне ещё не отшибло.
– Шт!
– Сходи выйди, узнай, чего не спится среди ночи.
Некоторое суматошное время Рэмс проводит, шаря вокруг в поисках порток. Подбирает, кажись, не свои, а Тисовы – длинноваты по солпинам, а что поделаешь. Нелегка бывает старшачья доля, да и сам же говорил – если что, обращайся.
Пенелопа Уортон стоит прямо возле входной занавеси, немного скособочившись, втянув шею, будто хочет казаться мельче.
– Пенелопа? Чего?..
– Чего, – она цокает языком, глубоко вздыхает. – Да не лягу я там спать.
– А что не понравилось?
– Да я и внутрь не зайду. Вы за кого меня принимаете.
– Просто скажи, что не так.
– Там шестеро орков в одной палатке.
– Так раньше было восемь, – подаёт ехидный голос Штырь из-за полотняной стенки жилища.
Коваль хлопает себя по лбу:
– Ну я сдури-ил. Надо было заранее тебе сказать. В Зелёном доме нэннэчи Сал живёт, от угла за занавеской. Будешь там под её прислухом. И лёжку твою мы около неё уже полотном отгородили. Будет где переодеться, где от рож наших отдохнуть, пока привычки нету… Слушай. Наши не обидят. И Тис им строго сказал, чтоб даже с шутейками к тебе не совались. Ну? Пойдём, провожу скоренько.
Да.
Возможно, если проводить скоренько, а вернуться аккуратно и тихо, то…
Горхат Нэннэ, терпежу бы Штырю Твоему и Ковалю Твоему, да маляшкам их крепких снов сегодня, да Пенелопе Уортон бы тоже чего-нибудь хорошего по великой Твоей щедрости…
Пенни лежит в «своём» закутке между двух брезентовых стен-перегородок Зелёного дома, укутавшись серым шерстяным одеялом до самого подбородка. По здешним меркам этот «дом» – большая палатка – считается весьма просторным.
И ведь так спать хотелось! А теперь, блин, и сна ни в одном глазу.
Белоглазая старуха, слышно, не спит, то ли бусины какие-то перебирает там в темноте, то ли вяжет что-то. «Лучше сразу помереть, чем ослепнуть», – думает Пенни.
С другой стороны кто-то тихонечко скребёт ногтями по перегородке, и Ёнин голос шепчет: