Я старался, чтобы это «пожалуйста» прозвучало максимально угрожающе, как последнее китайское предупреждение.
Слова слетали с языка, и, чёрт возьми, мне нравилось, как они звучат весомо, убедительно. Я даже и не думал разыгрывать спектакль или какую-то дешёвую театральную постановку, чтобы показать, насколько я крутой и страшный. Однако помимо воли моя морда лица, я был в этом уверен, покраснела, как перезрелый помидор, а горло саднило от непривычного крика.
И в этот самый момент я был точно готов отдать приказ собрать самую большую армию, какую только мог себе позволить на текущий момент, и отправить её прямиком сюда, чтобы сжечь эти грёбаные ворота дотла.
И плевать с высокой колокольни на издержки, на репутацию, на все политесы! Иногда принципы и чувство собственного достоинства дороже любых денег.
Сияна, кажется, наконец-то почувствовала, что я не блефую, что это не пустые угрозы обиженного коммерсанта. Она не выглядела откровенно испуганной, нет, скорее… обеспокоенной и даже немного растерянной.
Как будто случайно перешла невидимую черту, которую вовсе не собиралась переходить. Для неё все это, похоже, было частью какой-то сложной местной игры, каким-то замысловатым дипломатическим танцем с кучей условностей, реверансами и скрытыми выпадами. Вот только я, похоже, оказался хреновым танцором, абсолютно не желающим участвовать в придворном балете. У меня свои методы, прямые, как удар лома.
И эффективные, как показала практика.
— Успокойся, — сказала она, торопливо поднимая руку, как бы пытаясь остановить мой праведный гнев, готовый обрушиться на её голову. — Я спущусь. Поговорим.
Голос её звучал уже гораздо миролюбивее, успокаивающее.
Ну вот, другое дело. Сразу бы так. Зачем было доводить Алексея Сергеевича до белого каления?
— Отлично, — ответил я, пытаясь отдышаться и привести пульс в норму. Сердце колотилось в груди, как отбойный молоток. Я, кажется, никогда в своей долгой и бурной жизни настолько не терял самообладания.
Когда-то, казалось, тысячу лет назад, был у меня учитель трудов в школе, Константин Иванович. У всех знакомых трудовики сплошь алкоголики, а мой всех учеников называл на «вы», и только так. Он не пил, всегда выглядел чистым, опрятным, поджарым, физически сильным (регулярно занимался на турнике). Константин Иванович слыл убеждённым коммунистом, но, к его чести, нам свои убеждения не транслировал. Это на моей памяти чуть ли не единственный человек с непробиваемым спокойствием. На бестолочей и хулиганов, а школа моя была совсем не из элитного района, он ни разу не повысил голос. И да, он нас несгибаемо учил своему предмету, не обращая внимания на наше сопротивление.
Я, как показала практика, не Константин Иванович.
Да, орал я на нерадивых подчинённых, бывало не раз, особенно в лихие девяностые, когда строил свой первый бизнес с нуля. Мог и крепким словцом приложить, и кулаком по столу стукнуть.
Но вот так, чтобы угрожать полномасштабной войной, уничтожением целого поселения…
Нет, в старом мире, на Земле, ничего подобного и близко не случалось даже в моих самых смелых фантазиях. Это чувство власти… оно, блин, опьяняло. Реально, как самый сильный наркотик. Внезапно я начал с пугающей ясностью понимать, как такие типы, вроде Германа Дурнева или этого отморозка Лекса Могучего, могут спокойно жить, развязывая войны ради какой-то там мифической славы или захвата новых территорий.
Я рявкнул, выплеснул свой накопленный гнев, и враг, по сути, был вынужден подчиниться, испугавшись последствий.
Думаю, это и есть та самая абсолютная власть, к которой так отчаянно стремились все диктаторы и тираны в истории человечества.
Ощущение, конечно, невероятно сильное, но… дьявольски опасное. Очень опасное! За таким кайфом точно не стоит гоняться, если не хочешь в итоге закончить, как они: стать мелким эгоистичным ублюдком, упивающимся своей безграничной властью и человеческими страданиями.
А я, вроде, ещё не совсем с катушек съехал и берега не попутал. Надеюсь.
Пока предавался не слишком весёлым размышлениям о своей новой, какой-то совершенно «отъехавшей» и пугающей стороне собственной личности, я заметно поостыл.