— Вот как? — спросил я, делая вид, что не особенно впечатлён.
— Именно. — Борис наклонился вперёд, его глаза горели отчаянной надеждой. — Вот моё предложение. Я введу вас в состав Правления. Прямо сейчас. Сегодня. Всё, что от вас требуется, — остановиться, пока не поздно. Не объявляйте нам войну, не поддерживайте Али. Просто придержите коней на пару недель, пока мы не вернём контроль над Утёсами Кариота.
Он говорил всё быстрее, слова спотыкались друг о друга:
— А взамен вы станете нашим равным. Вы получите долю от общего пирога Гильдии Торговцев. Каждый член Правления получает процент от прибыли организации. Вы войдёте с двенадцатью процентами. Шесть от меня и шесть от нескольких других членов, которые не горят желанием ввязываться в то, что выглядит как многолетняя позиционная война.
Последние слова он произнёс почти заговорщицким шёпотом:
— Мы замнём это дело так, будто ничего и не было.
Классическое предложение испуганного конкурента: «Давайте мирно поделим рынок, только не устраивайте ценовую войну». Проблема в том, что ценовую войну я уже выиграл — мне оставалось только добить противника.
— Вы решите все мои проблемы, — сказал я медленно. — Я получу прибыль…
— Не только вы. Ваши друзья и соратники, кроме, разумеется, дядюшки Али, останутся в выигрыше — и в политическом, и в экономическом смысле.
— Предположим, — продолжил я. — Но остальной Исток продолжит страдать под вашим контролем.
— Нет, — поправил Борис, и в глазах у него мелькнула хитрая искорка. — Он будет страдать под нашим контролем.
Он начал рыться в карманах сюртука и через мгновение извлёк сложенный лист бумаги.
— Вот прибыль за прошлый квартал, — сказал он, протягивая мне бумагу. — Взгляните и увидите, сколько вам принесут двенадцать процентов.
Я демонстративно отстранил лист рукой.
— Вы и вправду думаете, что меня интересуют только деньги? — сказал я, качая головой. — Не всё так просто, Борис. С определённого момента деньги — это просто цифры. Каждый из нас заработал больше, чем способен потратить за всю жизнь, и даже за жизнь своих внуков. Мне нравится дело, которым я занимаюсь, я люблю торговать, строить, люблю коммерцию, но меня не интересует запугивание других ради высокой прибыли. Я не буду навязывать свои цены, а потом воевать с теми, кто отказывается со мной торговать.
— Просто посмотрите на цифры, — взмолился Борис, и в его голосе впервые прозвучала настоящая мольба. — Одним глазком. Вы поймёте, с чем имеете дело.
— Думаете, меня можно этим соблазнить? — сказал я, выхватив бумагу. — Подумайте ещё раз.
Я пробежался по цифрам на листе. Двенадцатипроцентная доля принесла бы полтора миллиона золотых за один только квартал. Внушительная сумма, но не настолько, чтобы продать принципы.
— Полтора миллиона, — произнёс я вслух. — Весьма приличная сумма.
В глазах Бориса мелькнула надежда.
— И это всего лишь за квартал. И, честно говоря, год был тяжёлый из-за того, что ваша сахарная лихорадка обрушила наш рынок, — поспешно сказал он. — Теперь вы видите, сколько можете заработать?
Я медленно скомкал бумагу и бросил ему под ноги. Лицо Бориса вытянулось.
— У меня была возможность заработать больше денег, чем вы можете себе представить, — ответил я спокойно. — У себя на родине мне предложили очень, очень круглую сумму за то, чтобы я возглавил компанию, производившую токсичные вещества для сельского хозяйства. Я должен был продавать их в Африку, где неконтролируемое применение повлекло бы уничтожение тысяч гектаров леса вместе с жителями деревень неугодного народа. Я отказался тогда и отказываюсь сейчас. Нет.
Борис сник, но попытался нанести контрудар:
— Но вы готовы развязать войну, которая принесёт хаос и разрушение в Исток, просто чтобы свободно торговать? Можете строить из себя святошу, но то, через что вы заставите пройти многих мирных жителей, — настоящая трагедия.
— Сопротивление тиранам — всегда грязное дело, — ответил я. — И очень жаль, что некоторым людям придётся пострадать из-за этой борьбы. Но когда матери смогут давать своим детям более дешёвые лекарства, когда нехватка продовольствия перестанет разорять целые народы, мир станет лучше. Монополия и запреты — это чума, в этом я уверен.
Борис сник и от этих слов, глядя на меня с бессильной яростью. Он понял, что в этот момент уже ничем не сможет меня переубедить. Но мне стало интересно: не взял ли в нём верх старый инстинкт торговца — спасать свою шкуру любой ценой?
— Может быть, вы хотите безопасности лично для себя? — спросил я мягко.