Ник сложил руки на груди.
— Она убила его, — резко сказал он.
— О, Бог мой. Ты, действительно, помешанный! Теперь обвиняешь в убийстве людей Бет!
— Не строй из себя недоумка, Фил. Я говорю вовсе не о Бет, я имею в виду Кэтрин Трамелл. Она убила Нилсена.
— Неужели?
— Угу, именно так. Она его убила. Это является частью её игры.
— Её игры. Сначала ты обвиняешь её в том, что она купила твоё личное дело. Сейчас ты инкриминируешь ей убийство Нилсена. Сделай мне доброе дело, сделай доброе дело для себя же самого — забудь её. Ладно? Уйди куда-нибудь. Погрейся на солнышке. Вычеркни её из своей памяти.
— Ну, ты ведь не покупал моё дело? Она знала, что никому больше оно не нужно. — Он улыбнулся и кивнул, похоже, самому себе. — Тебе, действительно, следовало бы восхищаться ею, и ты это знаешь. Она всё знала наперёд, прямо как какая-нибудь из её проклятых книжонок. Она сама создала всё происходящее. Она знала, что я заявлю, что она это сделала. И она знала, что никто другой не будет покупать моё дело.
Уокер смотрел на него, в его взгляде можно было прочитать нечто вроде жалости.
— Она свернула тебе мозги, Ник. Держись от неё подальше.
— Угу, — беспечно произнёс Ник. — Нет проблем. Я ведь теперь не у дел, в отпуске… Так? Так что тебе нечего беспокоиться.
Глава двенадцатая
Ник держался вдали от беспокойств почти пятнадцать минут — ровно столько времени, сколько ему пришлось затратить на то, чтобы прорваться сквозь обычное для часа «пик» движение от здания главного управления полиции до собственной квартиры. Само беспокойство, воплощённое в человеческое обличие — Кэтрин Трамелл, — сидело на нижней ступеньке парадного входа в его дом. Её чёрный «лотус» был припаркован рядом у тротуара.
— Я слышала о том, что произошло, — произнесла она с улыбкой, пропавшей ещё до того, как та могла показаться насмешкой. — Ну, и как чувствует себя Стрелок без своего ружья?
Ник был не в том настроении, когда его можно было дразнить. Он редко бывал в том расположении духа, когда его можно было поддразнивать.
— А от кого конкретно ты это узнала?
— У меня есть адвокаты, у них есть друзья. И у меня есть друзья. На деньги можно приобрести множество адвокатов и друзей.
— Мне такие веши неизвестны. У меня нет денег. И адвокатов у меня нет. А единственным моим другом является Гас.
Она пожала плечами:
— Я и не говорила о настоящих друзьях. Почему я так не нравлюсь Гасу?
Ник Карран рассмеялся:
— Гас… Ты не нравишься Гасу, потому что он думает, что ты слишком плоха для меня. Возможно, он и прав. Но мне ты нравишься. Мне всегда нравятся вещи, которые слишком плохи для меня.
— Это правда?
— Ага. Не хочешь ли подняться ко мне и выпить?
Она взглянула на немного изысканные наручные часы в платиновом корпусе:
— В девять утра? Несколько рановато… Или ты этого не находишь?
— Я давно уже на ногах и, если мои внутренние часы не врут, то для меня уже наступило время ленча. Так ты идёшь или нет?
Она даровала ему свою самую ослепительную улыбку:
— А я-то думала, что ты меня никогда не пригласишь.
— Мне кажется, ты не настолько хорошо знаешь свой характер, насколько тебе это самой кажется.
Они вошли в здание и поднялись по тёмным потрескавшимся ступенькам на третий этаж, где располагалась его квартира. Она шла впереди него, разговаривая с ним через плечо.
— Я изучаю, — проговорила она. — Я изучаю тебя. И очень скоро я буду знать тебя много лучше твоих друзей. Лучше, чем ты сам знаешь себя.
— Я уже говорил тебе, Гас — мой единственный друг, и я предполагаю, что он знает меня лучше, чем ему самому это хочется. Да и тебе, впрочем, не следовало бы быть столь уверенной в своих аналитических способностях: я никогда не открываю все свои карты.
— Значит, ты такой? Отчего же?
Они остановились перед потрёпанной дверью, ведущей в его апартаменты, и он начал рыться в кармане в поисках ключа.
— Ты никогда не познаешь меня полностью, произнёс он, — потому что я совершенно… — Совершенно синхронно и Кэтрин Трамелл и Ник Карран закончили эту фразу: «не поддаюсь прогнозированию».