Это остается значимым и для идеализма, для Фихте, который говорит об «относящем себя к себе дело-действии [Tathandlung]»[33]; тем более для Гегеля, у которого дух есть «при-себе-бытие» и «для-себя-бытие» – в этом состоит его свобода. Сознательное самообладание есть свободное самораспоряжение. Ведь дух «имеет единство не вне себя, он постоянно находит его в себе, он есть в себе и при себе самом»; он «есть при-себе-самом-бытие, и именно то же самое есть свобода»[34]. В-себе-, при-себе- или для-себя-бытие, отношение себя-к-себе – в этом сущность духа.
Подобным образом Хайдеггер говорит не о духе, а о существовании: «Существование есть самость, т. е. сущее, которое, пребывая, предоставлено ей […]. Однако то, ради чего существует существование, – это оно само […]. Существование существует ради себя» (WdG 37f.); это дословно соответствует «hautou heneka» (ради самого себя) у Аристотеля.
Приведенные высказывания, пусть даже в контексте различных способов мышления, тем более подтверждают общее основное понимание при-себе-бытия духа. Однако оно заключается лишь в исполнении акта – как в акте вопрошания, так и в других сознательных актах знания, воления и т. п.
4.3.3. Сознание4.3.3.1. Сознательные акты данного вида, обращаясь на себя, направляются на другое; они суть сущностно интенциональные, т. е. отчетливая (тематическая) интенция направлена на предмет. Однако условием возможности предметной интенции одновременно является (нетематическое) обратное отнесение к себе – в знании о самом себе.
Исключительно лишь в этом заключается основание того, что мы можем «рефлектировать» над исполнением акта, т. е. имплицитное или нетематическое обратное отнесение к нам самим делать эксплицитным или тематическим и приводить к понятию. От прямого, отнесенного к предмету сознания, отличается рефлексивное сознание, в котором акт есть при самом себе. Это сознание положено с актом и посредством его самого, поскольку оно есть «сопровождающее» сознание (conscientia concomitans), которое, однако, остается нетематическим, если «последующей» рефлексией не приводится к тематически отчетливому сознанию (conscientia consequens). Последнее возможно только потому, что такое сознание уже прежде, в самом исполнении акта, было нетематически со-данным.
Из этого следует взаимное отношение условия: лишь в отношении к другому я могу полагать некий сознательный акт; он сущностно имеет предметную интенцию. Однако лишь поскольку я знаю о самом себе в исполнении акта, мне самому «прояснилось» это, постольку я могу знать о другом, исполнять другое в «свете» своего сознания и на основании этой проясненности, мысля, рефлектировать актуальное при-себе-бытие исполнения, чтобы привести его к тематически отчетливому сознанию.
4.3.3.2. Сознание, однако, есть исполнение бытия; сознательный акт сам есть некая положенная в действии действительность бытия, которая отличается тем, что она, зная, есть при самой себе, следовательно полагает в акте тождество бытия и знания. Это имеет огромное значение: в духовно-сознательном акте бытие приходит к себе, оно сознает самого себя, бытие знает о самом себе. Это происходит в конечном, связанном с чувственным миром духовном существе («дух в мире», К. Ранер) – в тематическом исполнении другого, однако в нетематическом обратном отнесении сознательного акта к самому себе. В этом изначальном исполнении единства бытия и знания (3.1.2) основывается наше понимание основных законов (ср. 4.4), равно как и основных определений бытия (ср. 5), которые еще следует показать. Таким образом, актуальное тождество бытия и знания в исполнении духовного акта оказывается основным знанием о бытии и поэтому праусловием возможности всего вопрошания и знания.
4.3.4. Конечное и бесконечное4.3.4.1. Вопрошание оказалось актом исполнения, в котором вопрошающий схватывает самого себя как субъект и другое как объект вопрошания, при этом обоих, однако, как нечто, которое «есть», т. е. как сущее, поскольку оно есть. Он исполняет, стало быть, самого себя и свое другое при формальном принятии во внимание бытия (sub ratione entis), т. е. при форме или формальном объекте бытия: я знаю, что я «еcмь» и хочу знать, что и как «есть» другое. Это есть, следовательно, событие в горизонте бытия, который оказался горизонтом безусловной, стало быть, неограниченной значимости (ср. 2.3.3 и cл.). Лишь благодаря этому акт совершенно сознателен, знает себя в бытии и, следовательно, является духовным актом исполнения.
Отсюда следует, что таковому акту во взаимном обусловливании присущи конечность и бесконечность. Он есть конечный акт, ибо исполнение действия некоего конечного сущего никогда не могло бы преодолеть или снять границы своей сущности. Тем не менее духовный акт, уже акт вопрошания, тем более знания и, как еще будет показано, также стремления и воления, имеет некое бесконечное измерение, поскольку он сущностно требует безусловной значимости, положен в неограниченном горизонте бытия и поэтому открыт для всего бытия и простирается на него. Знание о бытии настолько обширно, насколько безгранична широта и полнота бытия. Дух как таковой исполняет себя из своей сущности в этом бесконечном горизонте. Однако как конечный дух он никогда не может адекватно достичь этого горизонта. Он, правда, сущностно предспроектирован, однако не адекватно наполнен и наполняем горизонтом знающе-незнающего простирания на бесконечность бытия. Это есть безусловное в обусловленном, которое оказывается теперь бесконечным в конечном; оно – наиболее внутренняя сущность конечного духа.