5.4.9.4. Но в чем же состоит основание зла! Если Бог сотворил мир, не «ответственен» ли Он и за все зло, а также за все злое в мире? Этот вопрос волновал уже Августина (De libero arbitrio). В Новое время он был воспринят в первую очередь Лейбницем (Theod., 1710) и с тех пор именуется проблемой теодицеи, т. е., буквально, оправдания Бога в отношении зла и злого в мире. В строгом смысле – это бессмыслица: обязан ли Бог «оправдывать» себя перед нами? И можем ли мы Его «оправдать»? Однако здесь должен быть найден подход к ответу.
5.4.9.4.1. Вместе с божьим творением дана конечность. Если вне абсолютного бытия имеет место еще и сущее, то последнее может быть лишь конечным, бытийно-сообразно ограниченным. Неправильно уже в этом видеть «метафизическое зло» (malum metaphysicum), потому что это не может быть и не должно быть иначе. Однако этим, пожалуй, уже дана возможность физического зла (malum physicum). Его можно оправдать тем, что физическое зло может способствовать осуществлению более высоких ценностей. Мы испытываем сами и на других, что человеческое несчастье, пограничные опыты, страдания и нужда вплоть до смерти могут – однако не обязаны – содействовать исполнению собственно человечески-личностных, моральных и религиозных ценностей. Это не природосообразное действие, а свободное решение индивидуума [Einzelnen]. Позитивные следствия физического зла мы иногда можем познать или предугадать, часто лишь ожидать, но никогда не можем целостно узреть, тем более рационально рассчитать. Многие страдания, по-видимому, бессмысленны – это проблема, которая человеком никогда полностью не будет разрешена.
5.4.9.4.2. Еще труднее проблема морального зла [Bosen]. Как может Бог причинять или допускать все это – злодеяния человечества, неправду, насилие, эксплуатацию, угнетение и даже массовые убийства? По Августину, ответ может быть дан лишь в таком ключе: свобода человека – также и для Бога – это настолько высокая ценность, что ради нее Бог допускает возможность злоупотребления ею. Человек высвобожден [frei-gegeben] в собственной свободе, благодаря этому он сам решается на благо, в деянии блага осуществляет смысл своего существования. Свобода есть способность к благу (facultas boni). В предоставленности собственному решению заложена, однако, возможность ошибочного решения – как во зло, так и во благо. Злое кроется не в воле Бога, а в свободном решении человека, который единственно лишь ответственен за это.
Размышления могут продолжаться далее: материальный мир имеет смысл, лишь если в нем есть духовно-личностные существа, принадлежащие ему, но сущностно превышающие его в духовном познании и свободе воления и поступков, т. е. люди, которые предоставлены самим себе. Так как Бог не может создать что-либо бессмысленное, в мире должен существовать человек, в коем обязан воплощаться смысл этого творения. Но для этого человек должен быть высвобожден в своем собственном решении во благо, как и во зло. Стало быть, это следует из того, что все материальное творение имеет некий смысл лишь тогда, когда возможно также злое – не действительно, не необходимо, но, по меньшей мере, возможно. Мы знаем из опыта истории вплоть до современности, что люди, с самого начала злоупотребляя свободой, творили зло, совершали ужасающие злодеяния и преступления.
Как поступает с этим Бог, мы не знаем. Философски мы ничего не можем к этому прибавить, теологически – лишь немногое. Наверное, Он крайне серьезно воспринимает грех человека; Он предает его Своему суду. Однако Он также может обратить человеческую вину в «felix culpa», которая ведет к спасению не благодаря человеческим усилиям, а только лишь из божественного всемогущества. Он есть «онтологическая благость» в абсолютном единстве бытия с волением, любовью и действием блага.
5.5. Единство трансценденталий
5.5.1.1. Напомним вновь: если мы лишь вопрошаем о нечто, то мы уже утверждаем и исполняем сущее как единое, истинное и благое. Мы можем вопрошать об этом лишь тогда, когда оно целостно есть оно само, тождественно с собой, исключает небытие или инобытие [Anderssein]; – если оно едино. Если мы вопрошаем об этом, то мы предполагаем, что оно познаваемо, принципиально доступно духовному познаванию или знанию (intelligibile), – что оно онтически истинно. Уже в вопрошании как некоем акте стремления, знания-воления, тем более во всем дальнейшем стремлении, волении и поступках мы предполагаем сущее как возможную цель стремления и воления, как устремляющее к себе и достойное устремления (appetibile); т. е. как онтически благое.