- Шлюха.
Он толкнул меня в могилу и закопал. Просто. Так просто унизить и уничтожить человека.
Руслан развернулся и, не оглядываясь, вернулся в клуб. А я остался стоять, чувствуя себя полнейшим ничтожеством.
Глава 11
Первая неделя учёбы началась паршиво. Это ещё мягко говоря. Я поссорился с друзьями из-за того, что опять опоздал. Три раза. Они демонстративно сели вместе и не разговаривали со мной. На переменах Денис крутился рядом со своей новой пассией, а Витас в уголке рисовал что-то в своём альбоме. Это немного бесило, но сдаваться и идти мириться я не собирался.
Следующим потрясением для меня стало то, что я получил двойку за контрольную, которая должна была проверить уровень подготовки к ЕГЭ. Меня отчитала староста, Аллочка, а учитель вызвал к доске и устроил показательную экзекуцию – заставил меня решать все задания. Решал я их целый урок, путался, забывался, злился, весь испачкался в меле и с горем пополам закончил всё к перемене. Глаза моих одноклассников не светились дружелюбием в этот момент.
Только с репетициями было нормально. Потому что их не было. Таня, придя в понедельник, заявила, что ей это на фиг больше не надо и чтобы мы делали, что хотим. Джульетта заголосила, как же так, но наша суровая режиссёр показала ей средний палец и ушла.
Одинокий, в расстроенных чувствах я как-то столкнулся в туалете с Русланом. Он курил на подоконнике. Я подождал, пока все выйдут, делая вид, что мою руки, и попытался объяснить всё парню, только успел сказать пару предложений, как меня пригвоздил к полу немигающий взгляд, полный неприязни и отвращения. Так смотрят на подошву ботинка, когда вляпываются в дерьмо.
В таком ключе прошла неделя.
Без друзей мне было скучно и одиноко. Хоть я и общался с одноклассниками, всё это было не то. Я завидовал их смеху в столовой, завидовал, когда видел их спины, уходящие в сторону остановки. Нашей остановки.
С учёбой тоже что-то не получалось. Я попросил девчонок объяснить мне пару тем по алгебре, но даже этим выдающимся отличницам не удавалось вместить в меня хоть толику новой информации.
На следующей неделе меня ждало ещё одно новое событие. Замечательное в своей новизне – меня вызвал к себе директор.
- Дёмин, к директору! – прокричал какой-то одиннадцатиклассник, заглядывая в кабинет.
Все повернулись ко мне. С укором. А я поднялся, потерянный, и пошёл. Ну а что ещё было делать? По ходу, меня отчислят. Как же, «царь» не хочет быть со мной в одной школе. К счастью, моего отчисления разговор не касался.
- Ты знаком с моей дочерью Таней Астафьевой, - начал мужчина, а я выдал:
- Она ваша дочь?!
- Да, - Виталий Анатольевич поморщился. – Приёмная. Она не любит говорить, что я её отец, чтобы никто не подумал, что я ей способствую. У неё даже фамилия прежняя осталась. Но неважно. Ты хорошо с ней знаком?
Я напрягся. Знаком, она была режиссёром школьной постановки и всё. А что?
- С ней что-то творится в последнее время. Она стала совсем другая. Грустная, тихая. Так любила свой спектакль, говорила, что ты изумительный Ромео, а тут вдруг позавчера говорит, не хочу всего этого.
- Да? – не поверил я. – Что я изумительный Ромео? Но она всегда ругала меня.
- Ей казалось, что ты так будешь лучше играть.
- Мило.
- Она такая, - улыбнулся директор. – В общем, я хочу, чтобы ты выяснил, что с ней.
- И как я это сделаю? – расстроился я. Можно подумать, к этой колючке можно было взять просто так и подойти.
- Как хочешь. Включи природное обаяние и смекалку. Тогда с украшениями же вы помогли.
Никакие мои возражения не действовали. Директор твёрдо хотел узнать, что с его дочерью. Он дал мне две недели. Чудесно, что. У меня будто бы и так проблем не хватает.
Совершенно грустный я направился домой. Автобус, подъезжая, обдал меня мокрым снегом. Места не досталось и пришлось стоять всю дорогу. К тому же, я задел какую-то бабку рюкзаком, так она три остановки упражнялась на мне в красноречии, вспоминая все бранные слова, услышанные ей за её длинную жизнь. Все вокруг стояли равнодушные, словно ничего и не происходило, а я был готов провалиться сквозь землю.
Выходя из автобуса, я наступил на покрытую коркой льда лужу и провалился в мутную и ледяную воду. Класс.
Домой я шёл осторожно, чтобы точно никуда не вляпаться. Дверь открыл осторожно (мало ли, вдруг она на меня обрушится), стянул рюкзак и замер, услышав громкие голоса с кухни.
- Маша, ты должна была рассказать ему всё ещё две недели назад!
Я слился со стеной. Это был Валерий Иванович. И это он так по-свойски с мамой разговаривал? Так разговаривают только очень близкие люди. А это моя мама. Моя.
- Валер, я пыталась… И с телефоном тогда не получилось. Я хотела объяснить, что это от нас, но он не понял.
Мама полувздохнула-полувсхлипнула.
- Маша, девочка моя, - послышался шорох. Кажется, они сели. – Тебе теперь нельзя волноваться. Даниэль взрослый мальчик. Он поймёт.
- Нет, Валер, не поймёт.
Я реально не понимал. Ничегошеньки. Каким образом получилось, что моя мама и этот тип так разговаривают? Так, будто знакомы сто лет? Так, будто их связывает нечто большее, чем просто знакомство? Я не мог поверить. Мной овладело странное чувство. Всё это не реально. Я бесшумно двинулся вперёд. Я не хотел, чтобы они меня увидели, но я должен был увидеть их. Увидеть и замереть, словно меня пронзила молния. Замереть от шока и ужаса, негодования и обиды. Мама сидела у него на коленях, он её обнимал и гладил её плоский живот. Самое мерзкое, самое противное, что в её глазах была любовь. Они искрились ей! Такие же голубые, как и у меня. Такие родные, порой так похожие на мои. Интересно, у их ребёнка они будут такие же? Меня предали. Я ощущал это всем телом. Пульс подскочил, и перед глазами всё стало расплываться. Как она могла? Как?! Хотелось кричать, биться головой о стену и выть. Желательно одновременно для пущего эффекта.
Не понимая, что делаю, крадусь в свою комнату, достаю деньги из заначки и тихонько, чтобы они не услышали, выхожу из дома. Ничего не вижу перед собой, кроме белого снега. В голове стучит: «Мама, мама, мама». Ну как же так? Почему ты поступила так со мной? Почему ты смотрела на него с такой любовью? Почему забеременела? Это даже не культурно! Сколько вы знакомы? С осени. Я сам вас познакомил. Этот тип сбил меня, ещё и заочно заявил, что мама дура и Даниэлями называют только евреев. Я замер. Меня осенило. Это же идеально. В смысле, идеальное объяснение дорогим серёжкам, постоянным верчениям у зеркала и платьям. Мама сроду не носила платья. А теперь надевала их для него. Я уже ненавидел его всем своим сердцем.