— Хорошо. Допустим, он заявит о своих правах. Дальше что?
Чувствуя, что его пытаются поймать в ловушку, он не спешил с ответом.
— Ну, прежде всего мне нужны минимальные базовые доказательства.
— Минимальные — это какие?
Брю размышлял. Он думал о том, как ему спрятаться за теми самыми законами, которых Липицаны изначально избегали. Все происходит сейчас, а не тогда, говорил он себе. Это я, шестидесятилетний Томми Брю, а не Эдвард Амадеус в пору старческого маразма.
— Доказательства личности, естественно. Начиная с его свидетельства о рождении.
— И где, спрашивается, его раздобыть?
— Если у него нет свидетельства при себе, я бы обратился в российское посольство в Берлине.
— А потом?
— Мне потребуются свидетельство о смерти его отца и, в том или ином виде, завещание покойного, разумеется, заверенное нотариусом.
Она молчала.
— Вы же не рассчитываете на то, что я удовлетворюсь какими-то мятыми газетными вырезками и сомнительным письмом.
По-прежнему молчание.
— Такова обычная процедура, — продолжал он отважно, при этом отлично отдавая себе отчет в том, что обычные процедуры к их случаю никак не применимы. — После того как необходимые доказательства будут получены, я бы рекомендовал вашему клиенту обратиться в германский суд за официальным утверждением завещания или соответствующим судебным решением. Мой банк работает по лицензии. По условиям лицензии я нахожусь под юрисдикцией свободного города Гамбурга и Федеративной Республики.
Еще одна нервная пауза, пока она изучала его своим немигающим взглядом.
— Стало быть, таковы правила. Да? — наконец спросила она.
— Некоторые правила.
— А если вы их обойдете? Представьте, респектабельный российский управленец в костюме под тысячу долларов прилетел из Москвы в салоне первого класса за своей долей. «Привет, мистер Томми! Это я, юный отпрыск Карпова. Ваш и мой папаша были закадычными дружками. Так где мои денежки?» Что бы вы тогда делали?
— То же, что я делаю сейчас, — ответил он без особой уверенности.
#Теперь Аннабель Рихтер почувствовала, что проигрывает, тогда как Томми Брю набирает очки. Ее лицо смягчилось, выражая покорность.
— Хорошо, — сказала она, сделав медленный вдох. — Помогите мне. Я запыхалась. Скажите, что я должна сделать.
— То же, что и всегда, я полагаю. Отдайтесь на милость германских властей, и его ситуация урегулируется сама собой. Чем скорее, тем лучше.
— Урегулируется? Каким образом? Он совсем молод, моложе меня. А если они не урегулируют ситуацию? Его лучшие годы уйдут на бесплодную борьбу, разве не так?
— Что ж, это ваш мир. К счастью, не мой.
— Наш общий мир, — парировала она, вся вспыхнув. — Просто вам неохота в нем жить. Хотите знать правду? Сомневаюсь. Ну да ладно. Вы сказали: «Обратитесь в суд. Получите официальное утверждение завещания». Как только я обращусь, из него сделают отбивную. Понятно? Отбивную. Он приехал в Гамбург через Швецию и Данию. Его корабль не должен был заходить в шведский порт, но зашел. С судами такое иногда случается. Шведы его тут же арестовали. Он был настолько вымотан тюрьмой и путешествием в контейнере, что все посчитали — парень даже стоять не в состоянии. А он сбежал. Не без помощи денег. Он намеренно избегает разговоров на эту тему. Еще до бегства в шведской полиции его сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. Догадываетесь, что это означает?
— Пока нет.
Она не без труда снова овладела собой:
— Это означает, что его фотография и отпечатки пальцев висят на всех полицейских веб-сайтах. Это означает, что, согласно Дублинскому договору 1990 года, который вы наверняка изучили от корки до корки, немцам ничего не остается, кроме как отправить его обратно в Швецию. Никаких прошений о пересмотре дела, никаких судебных слушаний. Бежавший заключенный и нелегальный иммигрант, мусульманский активист, разыскиваемый в России и Турции. В результате шведы его депортируют.
— Я полагаю, шведы не менее человечны, чем мы с вами.
— Да. Разумеется. В отношении нелегальных иммигрантов они особенно человечны. В глазах шведских властей он нелегал и террорист, находящийся в бегах, точка. Если турки пожелают, чтобы он отсидел положенный срок да еще парочку лет за подкуп тюремщиков, шведы сбагрят его туркам со всем своим удовольствием. Конечно, существует один шанс из тысячи, что в ситуацию вмешается какой-то шведский ангел, но я не слишком рассчитываю на ангелов. Турки же, вдоволь с ним позабавившись, отдадут его русским, чтобы те тоже потешились. С другой стороны, если турки посчитают, что им от него больше ничего не надо, шведы отдадут его прямо в руки русским. Но как бы они ни поступили, его ждут новые тюрьмы и новые пытки. Вы его видели. Сколько еще, по-вашему, он может выдержать? Вы меня слушаете? По вашему лицу трудно понять.