— В какой еще игре?
Улыбка Лампиона малость скисла.
— Без комментариев, уж простите. В нашем деле, Томми, информация — это все.
— В моем деле тоже.
— Между прочим, мы провели небольшое расследование для прояснения ваших мотивов, Томми. Мы и наши коллеги в Лондоне. Ваши семейные корни, ваша дочь от первого брака — Джорджи, не так ли? От Сью? Никто так и не понял, почему вы расстались, что само по себе печально. Необязательный развод — это своего рода смерть. Мои родители так и не смогли это пережить, я знаю. Да и я тоже, в каком-то смысле. Но она беременна, и это прекрасно. Я говорю о Джорджи. Вы должны быть вне себя от радости.
— Что вы, черт возьми, несете? Это не вашего ума дело!
— Просто мы пытаемся понять причины вашей скрытности, Томми. Что вы прикрываете. Или кого. Лично себя? Банк? Юного Карпова? Может, он вас чем-то приворожил? Так вешать нам лапшу на уши! И ведь мы вам, Томми, поверили. Как это ни неприятно, но я выражаю вам свое восхищение.
— Насколько я помню, в смысле правдивости вы тоже были не на высоте.
Лампион предпочел пропустить это мимо ушей.
— Но, — радостно продолжил он, — как только мы взглянули поближе на весьма шаткое состояние финансов банка «Брю Фрэры» и прикинули, сколько денежек вложил старина Карпов, кажется, мы поняли вас лучше: ага, так вот что у Томми на уме! Он рассчитывает, что карповские миллионы могут скрасить его старость. Теперь понятно его нежелание, чтобы кто-то заявил на них свои права. Не желаете что-нибудь сказать по этому поводу?
— Предположим, вы правы, — огрызнулся Брю. — А теперь убирайтесь из моего дома.
Мальчишеская улыбка сделалась еще шире, в ней сквозило явное сочувствие.
— Я не могу этого сделать, Томми, увы, — сказал Лампион. — И вы тоже, если вы внимательно следите за ходом моих рассуждений. А ко всему прочему, насколько нам известно, здесь еще замешана барышня.
— Ерунда. Никакой барышни у меня нет. Чушь собачья. Может, вы намекаете на адвоката этого мальчика? — Он сделал вид, что судорожно пытается вспомнить имя. — Фрау… Рихтер. Русскоговорящая. Взялась представлять его интересы, после того как он поступил к ним в приют, и все такое прочее.
— Лакомая штучка, насколько нам известно. Если, конечно, вам нравятся миниатюрные девушки. Как мне, признаюсь.
— Я не обратил на нее внимания. Боюсь, что в моем возрасте глаз уже не тот.
Пока Лампион раздумывал, зачем Брю понадобилось прибегнуть к такому самоуничижению, он прогулялся к буфету и непринужденно плеснул себе еще минералки.
— Таковы, Томми, некоторые сложности вашего положения, о чем мы еще поговорим в свое время. А пока несколько слов о моих проблемах, которые, честно признаться, благодаря вам выглядят не многим лучше ваших. Вы позволите?
— Что?
— Я же сказал. Описать кучу дерьма, в которую мы из-за вас вляпались. Вы меня слушаете?
— Разумеется.
— Отлично. Потому что завтра утром, ровно в девять, здесь, в Гамбурге, я буду присутствовать на в высшей степени чувствительном и весьма секретном совещании, посвященном не кому-нибудь, а Иссе Карпову, которого вы якобы в глаза не видели. Что не соответствует действительности.
На глазах он превратился в другого человека — дидактичного, непреклонного, этакого Наполеона, ударяющего самые неожиданные слова, как клавиши расстроенного пианино.
— И на этом совещании, Томми, где по вашей милости я окажусь в некотором роде прижатым к стенке, мне важно — моему департаменту важно — всем нам, кто пытается выбраться из этой исключительно деликатной ситуации, — Лондону, немцам, разным дружественным службам, которые я сейчас не стану называть, — важно, чтобы вы, мистер Томми Брю, глава банка «Брю Фрэры», будучи истинным британским патриотом и признанным врагом терроризма, проявили не только готовность, но желание сотрудничать со мной в любой форме, в любом виде, как того потребует логика этой сверхсекретной операции, о чем, до поры до времени, вы знать ничего не знаете. Отсюда мой вопрос: мы поняли друг друга? Вы будете сотрудничать или продолжите и дальше вставлять нам палки в колеса, пока мы ведем войну против террора?
Он не дал Брю времени на ответ. Его агрессия вдруг уступила место интонации искреннего сочувствия.
— Посудите сами, Томми, помимо вашей доброй воли, к которой мы апеллируем, что работает против вас. К вам завтра может нагрянуть ликвидатор, даже без обвинений в отмывании денег. Плюс реакция немцев на то, что проживающий в Гамбурге британский банкир заигрывает с известным беглым исламским террористом. Вы влипли по-крупному. Так почему бы вам по-тихому не разрулить ситуацию? Я понятно объясняю? У меня создается впечатление, что мои слова до вас не доходят. Хотите поговорить про Аннабель?