— Мне на человека раз посмотреть — все. Срисовано! — заявил Колька. — Чапаева я с закрытыми глазами вижу: папаха, бурка, усы, шашка... Лошадь еще!
— Конь! — поправила Хельга.
— Ну конь! — согласился Колька. — Потопали?
— Потопали! — засмеялась Хельга.
Бычков, стоящий под аркой дома, отступил в темноту, выждал, когда Хельга и Колька минуют ворота, сунул в рот папиросу и зажег спичку. Погасил он ее не сразу, а только после того, как из подъезда дома на противоположной стороне улицы вышли Толя Васильев и девушка в белом пуховом берете. От входа в кинотеатр к Бычкову уже торопился Саша Чистяков. Прикурил от папиросы Бычкова и негромко спросил:
— Видели, Виктор Павлович? Хромает!
— Видел, Саша.
— Он?!
— Похоже, что он! — кивнул Бычков. — Толя с Людой его повели. Метистов и Ананьев сменят. Машина где?
— За углом. — Поехали!..
...На следующий день, к вечеру, Бычков докладывал Коптельцеву и Юрскому:
— Фамилия хозяина мызы — Виролайнен, звать — Тойво, судим по сто шестьдесят второй статье УК. До первого побега Тихонова отбывал срок в одном с ним лагере. После освобождения работает конюхом в колхозе.
— Понятно, — кивнул Коптельцев. — Дочь?
— Хельга Виролайнен, — заглянул в свои записи Бычков. — Пятнадцати лет. Не судима. Приводов нет.
— Мать с ними живет?
— Ушла. Дочь осталась с отцом. По собственному желанию.
— Так... — Коптельцев повертел в пальцах папиросу, вздохнул и положил ее на стол рядом с пепельницей. — Значит, парнишка там обитается. А Тихонов? Тоже там?
— Предположительно, — ответил Бычков.
— А это, как говорится, то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет! — сердито сказал Коптельцев, опять потянулся к папиросе, но спохватился и принялся раздраженно постукивать пальцами по столу. — Точно надо знать!
— Установим, Александр Алексеевич, — твердо пообещал Бычков.
— Да уж постарайтесь! — буркнул Коптельцев. — А то поднимем шум на всю округу, а Тихонова давно и след простыл! Ну, мальчишку возьмешь... Можешь ты ему эти две кражи в ювелирных предъявить?
— Предъявить-то я предъявлю. Доказать ничего не смогу, — невесело заметил Бычков.
— Вот и выйдет, что гора, как говорится, родила мышь. А мне и без того конфузу хватает! Начальство с меня не слезает, а на мое начальство еще кто-нибудь повыше давит. Так что обкладывайте эту берлогу по всем правилам и дознавайтесь — залег он на зиму или, как медведь-шатун, где-нибудь шляется. Все вам ясно?
— Так точно, — по-военному отчеканил Бычков.
— Действуйте!
За мызой уже наблюдали третий день. Дом стоял на юру, под окнами не росло ни кустика, впереди было голое поле. Оперативники укрылись в лесочке, который начинался сразу за огородом, где стояла баня. Подходить ближе опасно, чтобы раньше времени не спугнуть обитателей мызы.
По утрам беловолосая девчушка открывала двери сарая и выпускала пастись козу, чуть позже выходил Колька и охапками носил в дом дрова из поленницы — топил печку; иногда в середине дня подъезжал на телеге хозяин мызы, девчушка принимала от него свертки с продуктами, мешок с хлебом, хозяин поворачивал лошадь и уезжал, чтобы вернуться к вечеру, но уже пешком. Лошадь и телегу оставлял на колхозной конюшне. Тихонька ни во дворе, ни у хозяйственных построек не появлялся. Если и выходил из дома, то, наверное, поздно вечером или ночью. Собаки хозяин не держал, и Бычков решил рискнуть — подобраться к окнам, когда наступит пора ужина, и попытаться разглядеть, садится ли за стол вместе с другими Тихонька.
В субботу утром Колька натаскал дров в дом и в баню. Хозяин вернулся, как всегда, в сумерки, баня была уже готова, и первой в нее побежала девчушка со свертком белья под мышкой. Вышла она из бани, когда уже совсем стемнело, и различить ее можно было только по белому платку на голове. Девчушка прошла огородом к дому, и вскоре в той стороне засветился огонек. Хозяин мызы шел с фонарем «летучая мышь», за ним, прихрамывая, торопился Колька, а в человеке, идущем следом, Бычков узнал Тихоньку.
— Вот он! — жарко выдохнул в ухо Бычкову стоящий рядом Ананьев.
— Вижу, Коля, вижу... — шепотом ответил Бычков. — После баньки и возьмем. Чистенького!..
Дождался, когда свет фонаря замелькал в окне бани, и приказал:
— Свяжись с Коптельцевым. Доложи обстановку.
— Понял. — Ананьев отступил в темноту, туда, где стояла укрытая в подлеске оперативная машина.
К мызе можно было подъехать краем поля, по наезженной дороге, или лесом, по разбитой тракторными гусеницами колее, идущей от вырубки. Дорога вокруг поля просматривалась из окон мызы, и черная «эмка», в которой сидели Коптельцев, Юрский и начальник местного отделения милиции Дубовец, медленно двигалась лесом. Фары у машины были погашены, горели лишь подфарники, и в тусклом их свете виднелись могучие сплетения корней, через которые тяжело переваливалась машина.