— Ну как, летописец? — спросил Бычков. — Закончил?
Колька молча протянул ему лист бумаги. На нем был изображен кукиш. Бычков помолчал, только желваки заходили на скулах, потом спокойно сказал:
— Прекрасно изобразил!
Спрятал рисунок в ящик стола, убрал со стола оставшуюся бумагу, подергал по привычке ручку сейфа и снял с вешалки за шкафом пальто:
— Поехали.
— Это куда еще? — не двигался с места Колька. — До КПЗ я и пешком дотопаю!
— Поехали, поехали! — надел свою серую кепочку Бычков. — Люди ждут!..
С заложенными за спину руками первым на заснеженную площадь вышел Колька. За ним шел Бычков. У подъезда урчал мотором «воронок», у распахнутой задней дверцы стоял конвоир.
— Коля! — бросилась к ним Хельга и протянула узелок: — Возьми!
Конвоир молча отстранил ее руку и подтолкнул Кольку в спину. Оглядываясь на Хельгу, сильнее обычного прихрамывая, Колька полез в машину.
— Что там у тебя? — спросил Бычков.
— Хлеб и сало, — моргая слипшимися от снега ресницами, ответила Хельга.
— Давай.
Бычков взял у нее узелок, шагнул к задней дверце «воронка» и протянул узелок Кольке:
— В камеру не бери. Съешь по дороге.
Сел рядом с водителем и сказал:
— Поехали, Костя!..
...Палата в тюремной больнице ничем не отличалась от обычной, если не считать зарешеченных окон, отсутствия пижам у больных и того, что обслуживающий персонал состоял преимущественно из мужчин.
Соседи Тихоньки по четырехместной палате были ходячими, и на время допроса надзиратели вывели их «на перекур», оставив Тихоньку наедине с Коптельцевым и Юрским. В коридоре у дверей дежурил Коля Метистов.
Нога у Тихоньки была в гипсе, закреплена в специальном аппарате, а сам он откинулся на подушку и, нагловато щуря глаза, поглядывал то на сидящего у тумбочки Юрского, то на Коптельцева, который стоял у окна.
— Устал я от вас, начальники. Голова трещит! — сквозь зубы сказал Тихонька. — Прокурору буду жаловаться.
— Врач допрос разрешил, Тихонов, — обернулся от окна Коптельцев. — И ранены вы в ногу, а не в голову.
— Я-то вам в голову метил. Жаль, промахнулся! — скосил на него глаза Тихонька.
— Вам и без того статей хватает, — спокойно ответил Коптельцев. — Одних государственных краж девять.
— Чего, чего? — приподнялся на локте Тихонька. — Это откуда же девять?
— Напомнить? — вмешался в разговор Юрский. — Москва, Харьков, Киев, Ростов-папа, Одесса-мама, Тбилиси, Севастополь. И два ювелирных у нас.
— Севастопольскую беру, — кивнул Тихонька. — Остальные нет!
— Не торгуйся, Тихонька. Бери все чохом! — посоветовал Юрский. — Твоя работа!
— Докажете — возьму, — пожал плечами Тихонька. — У вас висячка, вы и распутывайте.
— Распутаем! — сказал Юрский. — Никуда не денешься. Разборочка твоя, пропильчик в полу тоже. Ну и состав, само собой!
— Состав — что? Химия. А химия — дело темное! — ухмыльнулся Тихонька. — Мимо, начальник! Кроме Севастополя, ничего у вас на меня нет.
— А шесть побегов, Тихонов? — шагнул к койке Коптельцев. — Нападение на конвоира, незаконное владение оружием, перестрелка с работниками милиции. Про краденый реглан я уже не говорю. Но тоже учтется!
— И за то, что малолетку за собой потянул, ответишь! — вставил Юрский.
— Какого еще малолетку? С пацаньем не связываюсь! — огрызнулся Тихонька.
— А Полетайка? — быстро спросил Юрский.
— Не знаю такого! — покачал головой Тихонька. — Групповое шьете? Не проханже, начальник!
— Групповое или нет — для вас уже роли не играет, — присел на табурет Коптельцев. — Статей нахватали выше головы! Так что считайте, ушел ваш поезд, Тихонов.
— Один и поеду, — угрюмо сказал Тихонька. — С собой никого не беру. Нет такой привычки! — Помолчал и добавил: — Полетайку вашего в глаза не видел.