— Всех заложат! — вздохнул Кононов.
— Жура с Хохлом не заложат! — возразил Колька Салик.
— Опера этого не знаешь! — осадил его Кононов. — Он их наизнанку вывернет! — Щелкнул колодой карт и предложил: — Сыграем?
— Давай, — пожал плечами Полетайка. — Делать все равно нечего.
Он отодвинул в сторону консервную банку, пригляделся к газете, еще больше помрачнел, аккуратно оторвал от нее клочок и спрятал в карман.
— Чего углядел? — спросил Кононов.
— Чего надо, то и углядел, — хмуро сказал Полетайка. — Откуда газетка?
— А кто ее знает? — отмахнулся Кононов. — Кто-то из пацанов притащил.
— Заместо скатерти? — криво усмехнулся Полетайка.
— Не читать же? — засмеялся Кононов. — Мечу!
— Банка не вижу, — сощурил глаза Полетайка.
— Сотня!
— На деньги не играю, — сквозь зубы процедил Полетайка.
— Что ставишь?
— Бычкова.
— Чего?.. — растерялся Кононов.
— Оглох?! — хрипло крикнул Полетайка. — На опера играю! Карты всем!..
Он вытащил финку из буханки и с силой метнул ее в оборванный угол газеты, рядом с собой. Оглядел притихших мальчишек и угрожающе сказал Кононову:
— Ну?!..
Кононов, стараясь удержать дрожь в пальцах, медленно сдал карты.
...На столе у Бычкова лежала записка: «Иди паровозом. Кичи не будет. Расчет с наваром». Что означало: бери все на себя, тюрьма малолетке не грозит, доля твоя будет увеличена. Записка эта насторожила Бычкова тем, что уж очень от нее попахивало профессионально-воровским жаргоном. Его подопечные пацаны не прочь были щегольнуть блатными словечками, но написавший это послание владел воровской «феней» в совершенстве. Писать так мог или опытный вор, пахан, или тот, кого он обучал, кто был с ним всегда рядом и бегал не в «шестерках», а на равных делил с ним риск, удачу, провалы, бродячую, с оглядкой, жизнь, отчаянную воровскую гульбу и серую, как зола, скуку.
Тихонов расстрелян. Никто из местного «взросляка» с малолетками не повязан. Это установлено точно. Остается — Полетайка. Только он, прошедший всю «школу» Тихоньки, мог написать эту записку. Адресована она была Журавлеву, и обнаружили ее в изнанке шерстяных носков, которые тот просил ему передать. Бычков записку Журавлеву на допросе прочел, но Журавлев заявил, что знать не знает, кому она написана и как попала в носки, переданные ему родной сестрой.
Ничего другого Бычков не ожидал. И Журавлев и Хохлов, порознь и вместе, Полетайку не называли, о похищенных из магазина на Некрасова деньгах и драгоценностях говорить отказывались, требовали их предъявления, что же касается коробочки из-под часов, на которых были обнаружены отпечатки пальцев Журавлева, то он, ухмыляясь, просил записать в протокол, что, мол, коробочку в руках держал, но была она уже пустая.
Так ничего не добившись, Бычков отправил их обратно в камеру. Была у него мысль на очной ставке Журавлева свести с Полетайкой, а Хохлова с Кононовым. Вдруг да не выдержат нервишки, начнут топить друг друга и прояснят картину. Но посланный за ними Толя Васильев вернулся ни с чем! Полетайка и Кононов с компанией из детколонии сбежали. Бычков со своими сотрудниками обошли все известные им подвалы и чердаки, но никого не обнаружили.
Юрскому об этом Бычков еще не сообщал и теперь сидел и думал, с чем ему идти к нему на доклад. В тишине кабинета телефонный звонок показался ему необычно громким, и Бычков, вздохнув, — небось Юрский вызывает! — снял трубку.
— Бычков слушает... Привет, Сергей!.. Какая девчушка? Так... Так... Да, пропусти, Сергей Иванович...
Повесил трубку, убрал в ящик стола бумаги, хотел снова сесть за стол, но раздумал и остался стоять. В дверь робко постучали.
— Входите, — шагнул к двери Бычков.
Дверь распахнулась, и Хельга, прижимая к груди небольшой узелок, нерешительно остановилась на пороге.
— Проходи, проходи... — подбодрил ее Бычков. — Не стесняйся!
Хельга кивнула, но продолжала стоять, оглядывая кабинет.
— Садись, — указал ей на диван Бычков и, дождавшись, когда Хельга неловко присела на самый краешек, сел рядом. — Рассказывай, с чем пришла?
Хельга вздохнула, будто собираясь с силами, положила на колени узелок, развязала его и, расправив края, сказала:
— Вот!..
На платке лежали пачка денег, золотые дамские часы, браслет и серьги.
— Так... — сказал Бычков. — И что сие значит?
— Это Коля вам сдает... То есть государству... Добровольно... — не глядя на Бычкова, сбивчиво ответила Хельга.
— Это какой же Коля? — щурясь смотрел на нее Бычков. — Уж не Яковлев ли?
— Я его фамилии не знаю... Может быть, и Яковлев... Такой совсем невысокий, он еще прихрамывает... Неужели вы не помните?