Он и сам уже не раз задумывался над тем, что ждет их в случае провала, и под любыми предлогами старался отдалить день, назначенный для совершения акции. Но больше тянуть он не мог! Макс Сандберг увез письмо, где было указано время проведения «Свадьбы». Почему-то очень занервничал Стас. Неуправляемым стал Шофер, требует немедленных действий, грозит совершить акцию в одиночку. Надо на что-то решаться. И прежде всего разобраться с этой студенточкой!
Гартман увидел выходящего из университета Белкина, отложил журнал и, подняв свой портфель, неторопливо пошел вдоль набережной. У чугунной садовой ограды оглянулся, проверяя, идет ли за ним Белкин, вошел в сад и сел на скамью на одной из боковых аллей. Подошел Белкин и сел чуть поодаль.
— Ну? — спросил Гартман.
— Приказ висит, — негромко ответил Белкин. — Отчислить за академическую неуспеваемость.
— Так... — Гартман помолчал. — Что думает делать?
— К родителям возвращаться не хочет, — сообщил Белкин. — Говорит, скандал ждет грандиозный! Будет устраиваться на работу.
— Что-нибудь ей предлагал?
— Намекнул, как договорились, что есть возможность начать новую жизнь. Но дело это рискованное, и пусть решает. Если согласна, сведу ее с нужными людьми.
— Согласна?
— Сказала, что подумает.
— Что не сразу согласилась, это хорошо, — размышляет Гартман. — Но для долгих раздумий времени нет. Вот что... У Шофера сложности с женой, просит, чтобы я с ней поговорил, успокоил как-нибудь... Собирается отметить ее день рождения, так что предлог вполне подходящий. Пригласи свою Дорис — пора мне с ней познакомиться поближе.
— Понял.
— Я захвачу кое-какие диапозитивы, пусть Галина увидит, как живут там люди, а твоя студенточка будет переводить с английского. Если в нем смыслит. Усек?
— Ясно, — кивнул Белкин.
— Все, — поднялся со скамьи Гартман. — Разбежались! — И направился к выходу из сада.
Белкин выждал некоторое время, пошел следом, огляделся, увидел спину Гартмана и двинулся в противоположную сторону.
Когда раздался звонок у двери, Галина Прокофьевна Спицына сидела на кухне и плакала. Сегодня ей особенно горько было сознавать, что все эти годы она ни одного дня не прожила для себя, подчиняя всю свою жизнь интересам мужа.
Началось это в тот далекий уже год, когда совсем девчонкой, по первому его зову, бросила она родительский дом и помчалась в дальний гарнизон, где проходил службу Григорий Спицын, только что закончивший училище молодой летчик.
Ее ошеломили дикая красота северного края, не заходящее месяцами солнце и такая же длинная полярная ночь, неприветливое серое море, лепящиеся у подножия сопок домишки, ночи без сна во время полетов мужа, неналаженный быт. Потом, когда все это стало привычным, — новое назначение, недолгие сборы, переезд в Среднюю Азию. И снова надо было привыкать к изнуряющей дневной жаре, к глинобитным мазанкам, кидать на ночь у порога войлочный коврик, чтобы, не дай бог, не заползла гадюка, и опять ночные полеты, гудение самолетных моторов — взлет, посадка, взлет, посадка — и наконец-то утро и белый от пыли дребезжащий автобусик, который привозил летчиков с аэродрома.
Работы по специальности нигде в гарнизонах не находилось — и какая это специальность — год педучилища? Отсиживала часы в библиотеке при клубе, посетителей не было, запирала клуб на висячий замок и бежала домой сготовить хоть какую-нибудь еду. Когда родилась дочь, стало еще трудней, а Гриша по дому не помогал, весь был в своих полетах, ссорился с начальством, доказывал, что ему давно пора пересаживаться на новую машину. Своего добился, стал летать на сверхзвуковых, но опять сцепился с начальством, которое, по его словам, не торопилось повышать ему классность, а таких летчиков, как он, поискать!