Мастерская сохранилась. Удалось выяснить, что тревогу поднял молоденький подмастерье, живший в этом же дворе: теперь он работает на Морской. Нашли его без труда. Налетчиков он в сумерках не разглядел, но готов поручиться, что одного из них встречал. Узнал по фигуре, крепко сколоченной, массивной, и по голосу: когда тот убегал, глухо крикнул напарникам, чтобы мешки побросали. Так вот, три месяца назад заявился этот человек к ним в мастерскую на Морской: сапожки своей даме заказывал.
Нам повезло: приметы Никитина совпадали. Подмастерье не запомнил в лицо спутницу Никитина, только знал, что у нее тридцать пятый размер обуви и высокий подъем ноги. Впрочем, сапожник вспомнил еще одну деталь: когда он помогал женщине натягивать сапожки, она положила свою сумку на его табурет. Вот сумку он запомнил — «богатая, перламутром выложенная».
Обходя на выбор лиц, которые подали в угрозыск жалобы на ограбление или шантаж, мы пытались найти возможные нити, связывающие их с дневниковыми записями, не забывая и о перламутровой сумке. Проследив «географию» налетов, совершаемых группой Никитина в основном вокруг Театральной площади, выбрали наудачу еще двух нэпманов, к которым могла относиться по времени последняя запись: «14/V. Скоро пойду брать несгораемый шкаф. Дает П. С. Если возьму, то, наверное, миллионов 20—30 будет».
В одной из квартир, подвергшихся налету, нас встретили холодно: как видно, хозяева опасались мести налетчиков. Да и «почерк» здесь был не никитинский. Зато в другой квартире люди не лишены были чувства юмора: владелец парфюмерного магазина живописно изобразил, как наставительно разговаривал вожак, держа правую руку в пиджачном кармане и расхаживая по комнате плотными, но бесшумными шагами. Не обнаружив в комнатах кассы, четверо молодчиков принялись за коробки с флаконами. Дочь хозяина с нервным смехом вспомнила, что глава налетчиков снял с трельяжа ее чудесный ридикюль со словами: «Мадам, экспроприирую в фонд революционного народа!» Мы переглянулись — так это походило на Никитина. «Нет, какой подлец! — разволновалась дочь хозяина. — Такой дорогой ридикюль подарил своей подружке, и та таскает его по фойе Мариинского театра… Впрочем, я могла ошибиться».
Нэпманша сказала, что в коробке было шесть таких сумок, и она знает наперечет всех владелиц. Мы роздали нашим товарищам описание пресловутой перламутровой сумки и попросили их побывать на нескольких спектаклях Мариинского театра.
Что греха таить, мы мечтали, как это бывает в романах, встретить в фойе красивую женщину в сапожках тридцать пятого размера, с перламутровой сумочкой в руках, а рядом с нею — рослого насупленного мужчину.
Но жизнь есть жизнь. Увы, в тот момент женщина с сумочкой нам не встретилась.
А пока исследовались другие террористические акты Никитина. Дневник в этом смысле был цинично откровенным, особенно после того, как Никитин вошел в доверие к Орловскому. Мы уже знали, что «испытательный кросс» для Никитина состоял из двух дистанций: перепечатка на машинке и распространение приказа руководителей заговора и убийство старого большевика, руководившего Губсовпрофом. Никитин приобрел пишущую машинку средних размеров марки «континенталь» со сбитой буквой «ш» в комиссионном магазине (этой машинкой он впоследствии ударил по голове находящегося в засаде чекиста).
Машинки в ту пору были редкостью, и не составляло большого труда установить, где приобретен «континенталь»: по копии квитанции машинка была продана некоему Алексееву. Один из продавцов вспомнил, что покупателя особенно интересовало, можно ли закладывать в каретку большое число экземпляров, — для размножения, по его словам, приказов в минном дивизионе.
Минноподрывной дивизион, где орудовал недавно арестованный адъютант Роонц?
Конечно, никакого Алексеева в третьем дивизионе не оказалось. Но один из матросов, служивший раньше с Роонцем, вспомнил, что человек, приметы которого мы описали, приходил однажды к адъютанту за пакетом для Василия Ивановича (Василий Иванович — имя и отчество Орловского), только называл его Роонц не Алексеевым, а Акимовым. Что за человек? Смотрел зло, а ступал, как зверь: плотно и неслышно. Не появлялся ли он снова? Раз был, спросил писаря, а писарь после ареста Роонца скрылся. Ребята в шутку говорят Акимову: «Писарь на вахту заступил. Чего передать?» Ответил: «С Рождественской привет. Пусть не забывает». Так мы получили еще одну кличку Никитина (если это был он) и еще один, вероятно вымышленный, адрес.