— Блэк, — спросил он, — как ты относишься к социализму?
Собака уставилась на него добрыми глазами. Альваро обернулся к Саре. Она смотрела на виллу, но, видимо, была занята своими мыслями. Она улыбнулась ему.
— Хочешь войти?
Из вестибюля мебель исчезла. Но пышная столовая, обставленная на андалузский лад, осталась нетронутой. На стене по-прежнему висели писанные маслом портреты дяди Эрнесто и бабушки Хуаны, однако чья-то кощунственная рука прибила между ними цветную фотографию Ленина. Он представил себе, в какую ярость пришла бы Аделаида, доведись ей это увидеть, — и рассмеялся.
— С тех пор ты ни разу здесь не был?
— Ни разу.
Она долго и внимательно вглядывалась в холодное, чуть презрительное лицо бабушки, словно сравнивала бабку и внука.
— Мне кажется, она была злая.
— Ты права. Свекор оставил ей в наследство два сахарных завода и уйму земли. При таком богатстве доброта — дело трудное.
— У нее жестокие глаза. Я рада, что ты не похож на нее.
— У дяди есть фотография, где мы сняты вместе, там мы очень похожи.
— Не может быть, — сказала Сара. — Ты добрый и обаятельный и вдобавок сегодня ты в меня безумно влюблен.
— Прости, — извинился Альваро. — Я про это забыл.
— Интересно, какое чувство ты испытываешь, придя сейчас в бывший дом твоих родных?
— Не знаю. Они жили такой призрачной жизнью… мне иногда трудно поверить, что их жизнь была реальностью.
Сторож, охранявший здание, предложил провести их по комнатам. Альваро показал ему удостоверение Национального совета культуры, и сторож пояснил, что во втором этаже идет ремонт, там вскоре разместится общежитие школы по подготовке инструкторских кадров.
— Товарища Соню вы знаете?
— Да, — неопределенно ответил Альваро.
— Передайте ей, пожалуйста, что мы не получили краску.
— Дом конфисковали давно?
— После хозяев здесь жили русские инженеры, но они уже уехали домой.
— А вы их знали?
— Хозяев? — Сторож неторопливо закурил сигарету. — Нет, не пришлось. Они уже третий год как сбежали. В Штаты подались, вместе с шофером, со служанкой. Собаку только оставили. Мы не знали, как ее кличут, назвали Черныш.
В гостиной подготовленная к отправке мебель дожидалась фургона, который должен был ее увезти. Верхний этаж перестраивали. Сторож показал им будущие спальни.
— Когда ремонт закончится, здесь будут жить больше сорока инструкторов.
В углу под слоем пыли лежали сваленные в кучу остатки библиотеки Хуана Карлоса. На письменном столе в ворохе никому уже не нужных счетных книг и накладных, полученных некогда от экспроприированных ныне предприятий, Альваро обнаружил экземпляр газеты «Диарио де ла Марина» и, перелистывая его, увидел на одной фотографии знакомое лицо кузена — тот был снят с какой-то делегацией северо-американских бизнесменов. «На нашем снимке: суперинтендант центрального правительства инженер Хуан Карлос Мендиола. Как вы можете убедиться, этот элегантно одетый, занимающий весьма высокий пост человек еще сравнительно молод. Живой ум, орлиный взгляд, завидное красноречие и глубокое знание дела сразу приковывают к нему внимание. Наш фотокорреспондент запечатлел сеньора Мендиола в тот момент, когда он, стоя перед изображением сахарного завода, снятого с высоты птичьего полета, и схемой производственного процесса на современном сахароваренном предприятии, дает пояснения присутствующим и отвечает на их вопросы…» Альваро бросил газету в кучу бумажного хлама, откуда минуту назад ее извлек.
Они распростились со сторожем, пообещав непременно позвонить товарищу Соне, и спустились в сад. Черныш спал на траве. Уходя, Альваро, как жена Лота, оглянулся. Его воспоминание о доме, его облике, уже успело измениться: черты прошлого слились с настоящим, утратив при этом все для себя характерное. Мелькнула удивившая Альваро своей отчетливостью мысль, что, подменив старый образ новым, исчезнувший мир пытается хоть как-то сохранить и пережить себя.
— Что с тобой? — спросила Сара. — Тебе плохо?
— Нет, нет. — Они ехали по Авенида-де-лас-Америкас в сторону Санта-Фе. — На меня подействовал их дом. Я вдруг почувствовал, что свободен… Свободен и страшно стар.