— Долорес говорит, что…
— Я люблю тебя, Альваро. — У нее изменился голос, она с силой сжала ему руку. — Неужели ты ни на секунду не можешь забыть про Долорес?
— Это ты первая завела о ней разговор.
— Уже пять часов. Ну попробуй, сделай над собой небольшое усилие. В двенадцать ночи, даю слово, я оставлю тебя в покое.
Их спор прервало протяжное, громкое гудение. Все, кто был на террасе, задрали головы, в окнах показались встревоженные лица. Это был вертолет американских ВВС, он летел метрах в пятидесяти над землей, похожий на гигантскую механическую птицу, зловещую, угрожающую. Мгновение спустя появился второй вертолет, такой же рыжий, как и первый, а вслед за ним через короткие интервалы вынырнули еще пять. От их дьявольского полукруга низвергались на землю волны громовой вибрации и, отраженные и стократно усиленные темной гладью реки, сотрясали воздух адским грохотом. Пропеллеры машин вращались подобно лопастям исполинских вентиляторов. На несколько мгновений шум моторов заглушил человеческие голоса. Люди показывали пальцами на небо и что-то кричали, но не слышали друг друга. Обезумевшие от ужаса пеликаны и чайки беспорядочными стаями улетали к зарослям заболоченной дельты. Даже рыбаки оторвались от своего дела. Потом грохот начал стихать — вертолеты удалялись: теперь они походили на легкокрылые силуэты безобидных стрекоз, а через минуту их поглотила сумрачная масса залегших на горизонте туч. Когда Альваро вернулся к столику, в груди у него было странное ощущение пустоты.
Он одним глотком осушил свой «куба-либре» и заказал еще. Сара пила ром маленькими глотками и тоже заказала вторую порцию. Два рыбака пронесли на кухню полный ящик анчоусов. За столиками почти никого не было, и официант подметал брошенные на пол бумажные салфетки. Мелодичный голос Бенни Морэ пел:
— Потанцуем? — спросила Сара.
— Если хочешь.
Она закинула руки ему на шею и прижалась щекой к его щеке. Он ощутил на губах ее нежное дыхание. Она закрыла глаза, и, кружась с ней по залу, он чувствовал, как бьется ее сердце.
— Я напьюсь допьяна.
— Перестань ребячиться.
— Сегодня ты влюблен в меня, и ты напьешься вместе со мной.
— Я уже сказал тебе, что должен доставить тебя домой живой и невредимой.
— Неважно. Если ты не сможешь вести машину, мы заночуем в мотеле.
— В Баракоа нет ни одного мотеля.
— Тогда устроимся спать на пляже.
— Через час начнется гроза.
— Я скажу официанту, чтобы он подал тебе двойную порцию рома. Я хочу прожить самый безумный, самый полный день в моей жизни.
— Ничего не выйдет. Я не стану пить. Когда надо, я умею воздерживаться.
— Да, и не только в отношении вина. — И Сара насмешливо шепнула ему на ухо: — С Долорес ты тоже проявляешь воздержание?
— Сделай милость, оставь Долорес в покое.
— Ты прав, — согласилась она. — Долорес не виновата, что любит тебя.
Пластинка кончилась, они вернулись к столику. Повар убрал приборы и поставил перед ними тарелочку конфитюра из гуайябы. Два советских специалиста со скучающим видом тянули ром, облокотясь на стойку бара. Сара принялась за третий коктейль. Ее глаза блестели.
— Завтра в это время я уже буду собирать кофе на плантациях и снова стану счастливой.
— Не говори мне об этом.
— И ничто больше не будет тяготить меня. Я смогу думать о тебе, и мне не будет больно, как больно теперь.
— И прекрасно. Одного не понимаю: зачем надо ради этого уезжать.
— Вот уже пять дней, как я потеряла над собой власть. Я ложусь спать и просыпаюсь с мыслью о человеке, который меня не любит. Я никогда не думала, что можно быть такой несчастной.
— Послушай, что я скажу, Сара. — Он взял ее за руку, но она осторожно высвободилась. — Ты сама хорошо понимаешь, что все это только каприз. Ты вбила себе в голову, что влюблена в меня, и под конец сама в это поверила.
— Ну что ж, когда я избавлюсь от любви к тебе, я буду самым счастливым человеком на свете. Я смогу вернуться к маме, и к мальчику, с которым встречалась, и к революции, к своей работе, наконец.
— Я отношусь к тебе с очень добрым чувством, — продолжал он. — Почему бы нам не попытаться стать просто друзьями?
— Знаешь, я даже начинаю от тебя понемножку отвыкать. — Сара прищурила один глаз и смотрела на Альваро сквозь пустой стакан. — Вот уже несколько минут ты кажешься мне совсем не таким интересным, как раньше.