Понедельник, 8-е. Горилла не появляется.
Вторник, 9-е. Гориллу замечают в 10.35. Он садится на такси на площади Паласио и едет до угла Энтенса — проспект Хосе-Антонио. Заходит в бар «Эскосес» и, не найдя там никого, медленно идет до угла Рокафорт — Арагон; неподалеку от обычного места встреч замечает женщину, которая идет тоже медленно; они переглядываются. Время — 12.01. Женщина останавливается на углу, Горилла внимательно смотрит на нее, подходит, будто хочет что-то спросить, и они радостно здороваются. Женщина, которую мы назовем Пиаф, — низкого роста, худощавая, в руках у нее черная дамская сумочка. Они заходят в бар «Эскосес» и через 15 минут выходят. Заходят в другой бар. Когда через 10 минут они выходят, у Гориллы в руках небольшой сверток в синей бумаге. Он что-то объясняет Пиаф, и они прощаются. Она на такси едет в отель «Интернасьональ». Горилла пропадает из виду и в 16.40 появляется в баре «Пичи». Через четверть часа он обходит квартал вокруг и направляется в «Эскосес». В 17.35 приходит Пиаф. Полчаса они оживленно разговаривают и расходятся; у Гориллы остаются бумаги, свернутые в трубочку длиною около 40 см, и сверток, похожий на утренний, но большего размера. Он идет в бар «Пичи» и там встречается с Цыганом. Они сидят до 19 часов, а когда поднимаются уходить, сверток и бумаги остаются у Цыгана, Пиаф в центре города прогуливается по улицам, проходит по Рамблас и в 20.30 возвращается в отель.
Среда, 10-е. Пиаф выходит из отеля в 10.15 и встречается с Гориллой напротив Дворца вице-королевы. Вместе идут на Королевскую площадь, сидят на террасе бара и через полчаса расходятся. Пиаф идет в порт и на катере едет на мол. Горилла в баре «Пичи» встречается с Цыганом и Синим. Пиаф возвращается в отель, укладывает чемоданы, оплачивает счета и на такси едет на угол Рокафорт — Арагон. Выходит из машины, берет багаж и отпускает такси. Через пять минут она начинает проявлять признаки нетерпения, поглядывает на часы, и тут появляются Горилла и Цыган. Прежде чем подойти к Пиаф, Горилла с Цыганом о чем-то переговариваются, потом Горилла подходит первым и представляет ей Цыгана. Последний берет чемодан и чемоданчик, останавливает такси и отвозит вещи к себе домой, на улицу Альманса. Горилла и Пиаф идут на площадь Испании, заходят в помещение выставки и возвращаются на проспект Хосе-Антонио. Цыган с женою ждут их в баре «Мариола», они принесли с собой чемодан, но не тот, что был раньше, а другой и большой саквояж темно-коричневого цвета; чемодан бежевый, с наугольниками. Они разговаривают вчетвером; останавливают такси, Пиаф садится в машину с этим новым багажом и едет на вокзал MCA. Садится в поезд, идущий на Сербере; за ней следуют двое полицейских агентов. В порту они успевают несколько раз ее сфотографировать, а при переезде через границу фотографируют ее паспорт.
Четверг, 11-е. Кудрявый оказался Антонио Рамиресом Труэба, родом из города Агилас, Мурсия, в настоящее время проживает в пансионе «Самора», улица Калабриа, 116. Доктор юридических наук, слушатель дипломатической школы. В университете был замечен в симпатиях марксистам, в досье фигурирует как спутник Альваро Мендиолы, автора антииспанского фильма об эмиграции рабочих, конфискованного полицией города Йесте, провинция Альбасете, 23 августа 58-го года.
Никаких сомнений: полиция работала безупречно. Пять веков слежки, инквизиции и цензуры постепенно сформировали моральную структуру этого уникального организма, который даже недруги и клеветники считали образцом сложнейших общественных гигиенических институтов, которые, вдохновленные этим примером, множатся сегодня во всем мире.
Годы Мира, царившие на протяжении двадцати пяти лет, были истинным и осязаемым плодом скрытой работы поколений, посвятивших себя благородной и счастливой миссии: любой ценою сохранить в строгой неприкосновенности принципы, необходимое почтение к законам, мгновенное и слепое повиновение тем загадочным нормам, которые правят человеческим обществом, иерархически разделенным на категории и классы, каждый из которых блистательно исполняет свою роль в иллюзорном театре жизни. Обогатившись столь обширным и полезным опытом, народ и сам научился применять очистительные средства, и к призрачно счастливому лету 1963 года твоя родина превратилась в зловещую, дремотную страну, населенную тридцатью с лишним миллионами полицейских в штатском, включая бывших непокорных и бывших мятежников. С присущим тебе оптимизмом ты думал, что пройдет еще немного, и чиновники со служащими вовсе не будут нужны, ибо в большей или меньшей степени, но надзиратель, цензор, шпик исподволь и потихоньку уже просочились в души твоих соотечественников. Система, установленная твоими соплеменниками, возродила инквизицию, но в несколько ином обличии, однако с теми же доносами, слежкой, очными ставками, допросами. Жандармерия, полиция военная, полиция гражданская — несть им числа. Словно короста, покрыли они изможденную, оцепенелую землю отцов. Муж шпионит за женой, жена — за мужем, отец — за сыном, сын — за отцом, брат — за братом и каждый — за соседом. Буржуа, крупные и мелкие, сельские и городские, рабочие, крестьяне, обыватели — все сплошь полицейские. Шпионит и «независимый» интеллектуал-индивидуалист, и даже добродушный писатель-романист, обуреваемый социальными заботами (по крайней мере, касающимися его близких). Друг, прошедший рядом всю жизнь, товарищ, разделивший с тобой тяжкие часы, — тоже полицейские. (И сколько раз ты сам, Альваро, мирился с окружающим тебя конформизмом, порицая себя публично или же втихомолку, сколько раз ты скрывал от остальных свою подлинную суть; и ты был полицейским, как бы ни было тебе неприятно в этом сознаться.)