— Красивое платье, — сказал он. Платье было из мягкой шерстяной шотландки неброских тонов. Интересно, сколько за него заплачено? В таких вещах он разбирался слабо.
— Пожалуй, чересчур теплое для бабьего лета. Мама будет жалеть, что упустила такую погоду — она сейчас отдыхает: решила, что осень будет холодная, и сбежала.
Тут Тоби наконец позволил себе задать вопрос:
— Отдыхает?
— Уехала на Ямайку.
Н-да, а вот его мать вообще не бывала за границей!
— Она очень устала. Все лето гости и гости, а ей это иной раз не под силу. Ну, а как идут занятия у вас?
Он стал рассказывать, а она ободряюще кивала.
— У вас все будет хорошо, — проговорила она со значением, словно имела на этот счет особую, секретную информацию.
Но тут Тоби стал самоуничижаться. Да нет, он высоко не метит. Получить бы приличный диплом, и ладно, на большее рассчитывать не приходится.
— А вот у вас все будет блестяще, — поддел он Мейзи. — Только отвечайте всегда как положено.
Она обиженно глянула на него, но потом улыбнулась, радушно и открыто.
— Но у меня, знаете ли, и своя голова есть.
— Притом чудесная. — Это была первая интимность, которую он себе позволил. — И мне очень нравится.
Явно польщенная, Мейзи отвела глаза.
— Да нет, ничего особенного. Так, память хорошая, и все.
Неоновые огни кафе слепили глаза. Из кухни доносился шум холодильника. Студенты — кто с приятелем, кто с девушкой — приходили и уходили. А Мейзи чувствовала себя здесь как дома. Судя по всему, она где угодно будет чувствовать себя как дома.
Мейзи между тем завела разговор о спектаклях, пластинках, фильмах. Он «Карусель» смотрел? Потрясающий фильм. До того захватывает! И вдруг, остановившись на полуслове, попросила:
— Пожалуйста, позвольте мне самой заплатить за себя. Я же лопала, как лошадь.
— Ну нет. Я человек старых правил.
Тоби жил на стипендию — в Кембридж он поступил после классической школы — и небольшую сумму, которую мог давать ему отец. И прекрасно этим обходился: тратил деньги очень осмотрительно.
Мейзи не настаивала, но посмотрела на свои часы.
— Просидели тут бог знает сколько, и я все время болтаю за двоих.
— И очень мило болтаете.
— Поздно уже… Мне пора.
— Если вы согласны дойти со мной до колледжа, я возьму свой велик и поеду вас провожать. Что ни говори, нас все-таки не держат под замком, взаперти, за глухой стеной, как вас, бедных девочек.
Толкая ее велосипед, он двинулся по Риджент-стрит, затем вверх по Петти Кьюри, где в витринах магазина «Хеффер» еще поблескивали в свете ламп глянцевитые обложки книг, потом — через Рыночную площадь (где, как на рыночных площадях всех городов, самый воздух был насыщен волнующим предвкушением чего-то приятного) на великолепную Кингс-пэрейд. Светила полная луна. В потоках бледного ее света поблескивала капелла Кингс-колледжа.
— Кто-то сравнил ее с перевернутой вверх ногами свиньей, — проговорил Тоби. — А по-моему, она просто чудо.
Черно-белое здание Университетского сената казалось больше, чем днем. На дороге за его задним фасадом не было ни души.
Прислонив велосипед Мейзи к тумбе, Тоби наклонился и поцеловал ее — в первый раз.
— Это не просто так, — сказал он. Мейзи возбужденно хихикнула и тут же смолкла; он так и не понял, как же она к этому отнеслась. Поцелуй был неожиданный и короткий, ответить на него она все равно не успела бы, но этот смешок несколько его озадачил: очень уж он не вязался со всем ее обликом — будто горничная какая-то, подумал он, хотя с горничными ему иметь дела не доводилось. Когда они ехали по Хантигдон-роуд к Гертону, он сказал:
— Славный был вечерок. Сходишь со мной еще куда-нибудь? В субботу, а?
Но Мейзи ответила, что в субботу не может: возвращается мать, и она хочет побыть с нею.
Когда они прощались у ворот колледжа, он уже больше не сделал попытки поцеловать ее. Именно тут к нему пришло решение: конец недели он тоже проведет в родительском доме.
2
Домой Тоби явился в пятницу под вечер, заехав предварительно в Лондонскую библиотеку. К его девятнадцатилетию родители наскребли нужную сумму и подарили ему пожизненный библиотечный абонемент, за что он был очень им благодарен. Выбрав в библиотеке пяток книг, он отправился к себе.
День был хмурый, дождливый, и свет фонарей двоился, отражаясь на мокром асфальте. Зеленные лавки радовали глаз, изливая на улицу все богатство своих красок — оранжевой, лимонной, ярко-зеленой: плоды ночи, затопленные дождем.