Они снова спустились в кухню. В гостиной, как обычно в таких домишках, принимали посетителей не слишком близких — скажем, страхового агента.
Отец, сытый и ублаготворенный, дремал у затухающего камина. Мать принялась убирать со стола.
— Ну, хоть тут я могу внести свою лепту, — сказал Тоби, проходя следом за ней в посудомойню. На этот раз мать не противилась, и он понял, что ей еще о многом хочется с ним поговорить. Прежде всего она спросила:
— Питаешься ты как следует?
То был второй из ее неизменных вопросов.
— Но я же выгляжу сносно, правда?
— В самом колледже питаешься?
— Большей частью, да. Еда ничего, но нормирование еще, конечно, здорово дает себя знать.
— Будь у тебя чуть побольше денег, ты бы смог иной раз поесть в кафе, я так думаю. Ох, если бы мы могли тебе давать побольше…
Он улыбнулся, покачал головой.
— Там у вас, наверно, богачей порядочно, — начала она выспрашивать сына озабоченно и любовно; расспросы эти нисколько его не раздражали ведь он всегда мог уклониться от прямого ответа.
— Попадаются. Но очень многие живут на стипендию, как и я.
— И знатные есть?
— Опять-таки попадаются. Но их немного. Вот у моего друга Боба отец работает мастером на заводе в Шеффилде.
— Я думаю, ты и с девушками встречаешься?
Увлекшись расспросами, она даже не замечала, что он вытирает тарелки — обычно такое не допускалось.
— Сватовством решила заняться, а, мам?
Миссис Робертс сердито помотала головой: ну вот еще, просто ей интересно. Тоби ухмыльнулся про себя: вовсе не такая она простодушная и неискушенная, какой кажется, — уж не хочет ли она удостовериться в том, что его не тянет к мальчикам? Ну, на этот счет она может быть спокойна. И, перебрав в уме все, что он увидел и услышал в этот вечер в родительском доме, Тоби вдруг решился:
— Знаешь, может, скоро приведу к чаю одну девушку.
Мать встрепенулась:
— Кого?
— Мейзи Феррарс. Я тебе дам знать заранее.
— Надеюсь, она не из очень шикарных? Как бы мне не ударить перед нею в грязь лицом.
Теперь миссис Робертс не смотрела на сына: она с ожесточением оттирала с чайной чашки коричневый налет танина.
— А ты, мама, ни перед кем в грязь лицом не ударишь.
Раньше он говорил ей «мам», но последнее время слово это выговаривалось у него редко.
— Почем знать, может, люди считают тебя богаче, чем ты есть.
— Гордячка ты, вот кто. Нет, просто она очень славная. Только не подумай, что между нами что-нибудь серьезное. Не знаю даже, поедет ли она сюда.
Но мать уже снова сияла. Ведь это впервые после окончания школы он собирается пригласить кого-то к ним в дом.
— Ты так симпатично тут все оборудовала, — сказал он совершенно искренне. Простая синяя дорожка на лестнице, белые стены — все это отличало их дом от соседских, и он знал: сюда вложено немало ее труда. В каждой комнате — одна какая-нибудь обивочная ткань с красивым узором. Повсюду связанные из тряпичных жгутов коврики. Отец этого всего не замечал, а вот Тоби замечал. И раздумывал над тем, насколько иной была бы ее жизнь, родись она в другой среде. Ее тонкий вкус художника сказывался во многом, только не в одежде: одевалась она довольно убого. Во-первых, на наряды у нее оставалось слишком мало денег. Во-вторых, она вкладывала душу только в творения своих рук, а о собственной внешности заботилась мало.
К тому времени, когда они снова вернулись в кухню, мистер Робертс успел проснуться.
— Надо бы спрыснуть твой приезд, — сказал он, — Когда ты являешься, нам всегда охота выпить на радостях.
— Тогда мне лучше приезжать пореже, — сказал Тоби, глядя, как отец достал полбутылки виски. — Не то я вас разорю.
Мистер Робертс поставил на стол кувшин с водой и два стакана. Миссис Робертс не пила: то был единственный след воспитания, полученного ею в методистской семье. Просто говорила, что запах спиртного ей неприятен. Мужчины уютно расположились у камина, потягивая виски.
Уютно, подумал Тоби. Вот это точное слово. И что бы ему ни уготовила судьба, вряд ли он где-нибудь будет чувствовать себя так уютно, как тут, дома. Какой я есть, такой и есть. А вот надо ли это показывать другим — еще вопрос. Но сейчас его обволакивало тепло семьи, тепло камина, тепло виски, и он был доволен. Будет ли он доволен всегда, он и сам не знал, а в общем, какая разница? Тоби жил мгновением — теми радостями, какое оно могло ему дать.
У себя в спальне он сразу же заснул мертвым сном. Но до того, как закрыл глаза, успел заметить, что простыни пахнут лавандой. Как это похоже на мать — вот этот последний, завершающий штрих…