— Не глупи, — были последние его слова.
Когда она ушла, он выключил зеленую лампу.
22
На рождество он послал ей жаккардовый шарфик, а она ему «Жизнеописание герцога Беррийского» в роскошном подарочном футляре.
Они обменялись благодарственными письмами, а затем Тоби пригласил ее — тоже письменно — на чай в дом своих родителей, сделал он это под нажимом матери, которая заподозрила неладное.
— У тебя с Мейзи что-нибудь не так? — спросила она. Это было в ее характере: либо вообще ни о чем не спрашивать, либо спрашивать в лоб.
— Да нет, в общем-то ничего.
— Что значит «в общем-то»?
Со стороны человека столь сдержанного, как миссис Робертс, это уже был воинственный наскок. Тоби знал, что мать любит Мейзи и хотела бы, чтобы та стала ее невесткой.
— Бывает, что людей как бы относит друг от друга. И ничего тут не поделаешь, — сказал он.
— Надеюсь, это не по твоей вине?
— Слушай, мама, все-таки это мое личное дело. — И он одной рукой обнял мать. — Может, все еще и обойдется. Но твердо тебе обещать не могу. По-моему, у нас обоих положение довольно щекотливое.
— Пригласи ее к нам.
— Как скажешь.
— Потому что ее хочу видеть я.
Миссис Робертс редко чего-нибудь требовала, но уж если требовала, то довольно энергично.
Словом, Мейзи пришла, и ничего хорошего из этого не получилось. С миссис Робертс она, как всегда, была ласкова и сердечна, интересовалась всеми ее делами, но смотреть на Тоби избегала.
Впрочем, болтала она довольно оживленно. Скоро пойдет новая пьеса Эдуарда, он возлагает на нее большие надежды. Пьеса эта — о современности, но он принципиально отходит от тем «кухонной раковины», хотя школу «кухонной раковины», как он и предсказывал, критика сейчас возносит до небес. В пьесе изображена удачливая хозяйка светского салона.
— Образ, конечно, навеян мамой, но героиня совсем, совсем на нее непохожа. Эдуард спрашивал у мамы, не имеет ли она чего-нибудь против. Мама посердилась для виду, но на самом деле она в восторге.
Мейзи посмотрела все новые картины миссис Робертс и пришла от них в восхищение. Миссис Робертс молча слушала, стараясь не упустить ни одной малости, которая могла бы предвещать ее работам серьезный успех. Мистер Робертс был с Мейзи очень приветлив.
— Больно вы у нас редкая гостья, — попенял он ей. — Вот уже сколько месяцев не показываетесь. Берите сигарету. А от нас вы, как обычно, куда-нибудь отправитесь с Тоби, да?
Но под каким-то благовидным предлогом Мейзи вскоре ушла.
После ее ухода миссис Робертс с грустью проговорила:
— Боюсь, что больше не увижу ее.
— Ну почему же, — беззаботно бросил Тоби.
После этого они с Мейзи встречались еще месяца два, но у него она почти не бывала, ходили в рестораны, кино, театр. Для Тоби это получалось накладно: поглощенная своими мыслями, Мейзи, против обыкновения, не настаивала на том, чтобы платить за себя самой.
Премьера пьесы Эдуарда Крейна «Хозяйка салона» прошла успешно, и зрители продолжали валить на нее валом. Крейн пригласил их обоих на премьеру, но они пошли не сразу — на всякий случай переждали недельку.
Их и в самом деле, как выразился Тоби, относило друг от друга все дальше. Пальцы их больше не сплетались в тесном пожатии над водами реки, по которой они с таким трудом плыли против течения.
И однажды вечером, когда они вышли из кино, Мейзи сказала:
— Пусть это будет конец, я так хочу. Не звони больше и не пиши. Мне нужно с этим покончить немедленно, а то я не выдержу.
— Но, малыш…
Они стояли рядом на ночной улице, залитой яркими огнями.
— Мне нужно, чтобы последнее слово осталось за мной, понимаешь? Так для меня легче. — Она говорила торопливо, слегка задыхаясь, словно на бегу. — На такое меня еще хватит. Сказать: «Все кончено» — я в силах.
Она улыбнулась ему, как ни разу не улыбалась в последние месяцы: нежно и ласково, уголки рта приподнялись, губы изогнулись. Поблескивающие, словно чуть влажные волосы развевались под легким ветром.
— Да не глупи ты…
— Любить меня ты не можешь, а это единственное, что для меня имеет значение. Мне нужно строить свою жизнь. От встреч с тобой у меня только боль, а не радость, и я не вижу смысла все это длить.
На миг их разделили: три юнца промаршировали по тротуару шеренгой, не желая никому уступать дорогу. Мейзи покачнулась, и он схватил ее за руку, чтобы удержать.
— Я иду к Энн.