— Я поеду к ней.
— Именно этого вы и не сделаете, если только мне удастся вам помешать. Меньше всего ей нужен сейчас ваш приезд. До сих пор ей почему-то казалось, что настоящего разрыва так и не произошло, а теперь она знает: разрыв между вами полный и окончательный. Я полюбил Мейзи еще девочкой и не хочу, чтобы она снова мучилась, хватит с нее. Говорю вам это напрямик, чтобы вы не вздумали время от времени заявляться к ней, как ни в чем не бывало, с этаким милым, беззаботным видом. — Тоби молчал, стакан с виски, которое он так и не пригубил, стоял перед ним на усыпанном пеплом столике. — Поезжайте к Клэр, если угодно.
К Клэр? Что ему известно, этому человеку? На мгновение Тоби с перепугу почудилось, что Эдуард знает (и всегда знал) о нем все — еще с тех далеких дней, когда у него была некоторая надежда сойти за человека их круга, надежда, окончательно лопнувшая из-за того, что к матери пришла известность. И все-таки Эдуард может только строить догадки, а знать достоверно не может ничего.
Чтобы как-то прийти в себя, Тоби обежал взглядом гостиную, до сих пор ему было не до этого. Да, комната и впрямь запущенная, обивка на мебели пообтерлась, стены выгорели, но зато их украшают несколько картин, в том числе одна работы его матери. Что ж, видимо, Эдуарду такая обстановка по душе, он хочет жить именно так, а не иначе. Вслух Тоби сказал:
— Мейзи всегда заблуждалась насчет моих отношений с Клэр.
— Возможно. Но она рассказывала мне о ваших поездках в Глемсфорд.
Тоби словно ожгло — значит, Мейзи предала его, касалась в разговоре его интимных дел. Как могла она рассказать такое пожилому человеку? Эдуард сидел теперь в более свободной позе, в нем уже не чувствовалось прежней напряженности.
— Вряд ли она так уж ошиблась. Впрочем, может, и ошиблась. Но как бы то ни было, именно это ее и доконало.
Тоби спросил со всей горячностью, на какую был способен (а это значит без особой горячности):
— Она совсем поправилась?
— Да, и уже на ногах. Но тревожить ее сейчас не надо, понимаете?
— Тогда зачем вы мне все это рассказали?
— Затем, — медленно и трудно выговорил Эдуард, — что и на вас должна пасть доля тяжести, хотя формально упрекнуть вас не в чем. Да, не в чем. Я несправедлив к вам? Что ж, я часто бываю несправедливым. Но дело в том, что Мейзи — не знаю, до конца ли вы это понимаете, — человек особенный.
— Конечно, понимаю.
— И все-таки не в такой мере, как те, кто знает ее с детства, как, скажем, я. — И Эдуард погрузился в молчание. Он повертел в руках стакан с недопитым виски, и на поверхности его возник золотой кружок, гипнотически притягивающий взгляд. Потом сказал: — Все это я говорю вам для того, чтобы впредь вы относились к людям с большей ответственностью. Впрочем, потребность любить у вас пока все равно не возникает — слишком вы еще молоды. А она приходит лишь с возрастом.
— Но я мог бы написать Мейзи.
— Не надо. Разве только если она напишет вам сама. В чем я сомневаюсь. Вы не хотите видеть очевидного: теперь она освободилась от вас окончательно.
А Тоби по-прежнему видел только одно: Мейзи лежит в луже рвоты, перепачкавшей ей лицо и волосы.
— Постарайтесь стать добрее, — посоветовал Эдуард. — Эта наука дается нам слишком поздно, а бывает, не дается совсем. Иной раз, даже освоив ее, в пожилом возрасте мы забываем ее вновь. Но что проку учить юность мудрости, которая дается лишь старостью? — По-видимому, Крейн потерял нить своей мысли.
Они молча сидели в темноватой гостиной — ее освещали только неоновые трубки над картинами.
— Будьте счастливы с Клэр, если сможете, — проговорил наконец Эдуард. — То есть если вы ей нужны. А мне думается, что нужны. Ведь отныне вы свободны, это дошло до вашего сознания?
Он встал, давая понять, что разговор окончен, и Тоби тоже поднялся.
— До свидания, — бросил Эдуард. Дверь он захлопнул, когда Тоби еще не дошел и до середины лестницы.
23
Довольно долго Тоби пребывал в угнетенном состоянии духа. Чтобы выйти из него, он упорно работал, и Тиллер, скрепя сердце, вынужден был его похвалить.
После этого Тоби решил, что сумеет продержаться до конца учебного года, а может, и дольше.
Уязвленный тем, что Эдуард его осуждает (а что осуждает, совершенно ясно, не такой он дурак, чтобы этого не понять), Тоби учинил себе строгий допрос. Что он сделал дурного, по-настоящему дурного? Ну, правда, зимой он трижды тайком встречался с Клэр, но всякий раз — утешал он себя — по ее настоянию. Два раза они обедали, выбирая такой ресторан, где не могли бы встретить никого из знакомых. В третий раз он призадумался, идти или нет: побоялся, что они попадутся кому-нибудь на глаза. Приятель Клэр открывал собственный ресторан на Фулем-роуд, и она предложила Тоби пойти с нею на открытие. Там будет весело, одеться можно просто, никакого парада, все совершенно по-домашнему. Тоби медлил с ответом — побаивался стечения публики, фоторепортеров, а пойти так хотелось! Но в конце концов согласился. Вечер был довольно сумбурный: битком набитый зал, кое-какие знаменитости из мира театра и кино, выпивки слишком много, еда скудная, с претензией на изысканность.