Тут Мейзи сказала:
— Скоро мы с вами опять свидимся. — Но Тоби сильно в этом сомневался. — Миссис Робертс, мы бесконечно благодарны вам за то, что вы совершили такую поездку. Представить себе не можете, какая это была радость для всех нас, особенно для мамочки.
— Вы оказали нам большую честь, — сказал Эдуард, — и мы это понимаем.
— А я понимаю, чтó все вы сделали для меня. И не забываю об этом, — ответила миссис Робертс.
Глаза ее были устремлены на Мейзи.
Тоби бросил машину вперед и увидел, как девушка подняла руку, словно в приветственном жесте. Да, он будет ревновать ее к мужу — ведь выйдет же она когда-нибудь замуж. Кстати, весь этот день он почти не вспоминал о Клэр. Но теперь снова станет о ней думать.
— Надо сказать, этот Питер не бог весть что, — проговорила миссис Робертс, когда они отъехали, — похоже, он педик.
— Попала в точку, и Питер первый бы в этом признался. Но зато он умный и очень славный.
— Странное все-таки дело вся эта лабуда. — За последнее время она усвоила несколько современных жаргонизмов и не без гордости их употребляла. — Игры эти. Впрочем, музыка мне понравилась. Я хотела сказать, пианист.
— Из него, вероятно, будет великий музыкант. У тебя это не вызывает трепета?
— Любой человек, которого ждет большое будущее, вызывает у меня трепет, — бросила миссис Робертс, словно намекая, что вообще-то ее понять трудно. Однако она была в восторге от приема, оказанного ей самой. — Надо же, подняла вокруг меня такой тарарам. Это уж чересчур. А шотландочка мне понравилась.
— Брось, мама, нельзя сказать, чтобы ты была вовсе не чувствительна к лести.
— Да и ты тоже, надо думать.
— Ясно, не был бы — если б только кто-нибудь вздумал мне льстить. Но для этого нет никаких оснований.
— А вот Аманда — штучка. Сроду таких не видела.
— И больше уже не увидишь.
Из-за тонкой завесы дождя проглянуло солнце, пылающее, изжелта-оранжевое. Потом через небо перекинулась радуга, огромная, необычно яркая, и миссис Робертс воскликнула:
— Я непременно должна написать ее, ну то есть если сумею!
— Конечно, сумеешь.
— Я, бывало, говаривала: за каждую радугу, какую увижу, готова выложить семь шиллингов и грош в придачу.
— А я так выложил бы не семь, а все десять.
Некоторое время они ехали молча. Мать погрузилась в грустные размышления, и он знал о чем.
Наконец она сказала:
— Не понимаю, как ты мог бросить Мейзи ради этой громадины. Это выше моего разумения.
Тоби рассудительно ответил:
— Да разве в таких делах можно что-нибудь объяснить? Мы с Мейзи не сумели поладить. — Снова он ощутил укус боли. — И ничьей вины тут нет.
Врун, пронеслось у него в голове. Всякий раз, побывав в доме Аманды, он становился честным с самим собой.
— А я думаю, что вина твоя.
Он взглянул на мать. Она сжала губы в ниточку, как обычно, когда чувствовала себя в чем-то уверенной и была полна решимости не уступать.
— Слушай, мама, оставим этот разговор.
— Ты что, намерен жениться на этой самой Клэр?
Слова «эта самая» выражали всю меру ее враждебности к девушке.
— Бог ты мой, да разве я сейчас могу жениться на ком бы то ни было? У нас с Клэр хорошие отношения, и потом я же тебе говорил: ее родня может быть мне полезна.
— Стало быть, тут расчет. Но не собираешься же ты входить в такую семью. Ты там будешь как вытащенная из воды рыба.
— Знала бы ты, в каких водах я теперь выучился плавать, — ответил он не без наглости, которая порой забавляла ее, но на сей раз явно не доставила удовольствия.
Они опять помолчали. Радуга померкла, дождь перестал.
И вдруг она сказала:
— Я получила приглашение в Америку. Мне там устраивают небольшую выставку.
— Боже правый, — сказал Тоби. — Ну, поздравляю. Ты поедешь?
— С чего ты взял? Конечно, нет. Этакий отмахать конец, да еще, может статься, зря.
— А по-моему, надо поднапрячься и поехать.
— Ты не понимаешь, чего мне стоит «поднапрячься», как ты выражаешься. Для меня это невыносимо. Порой мне даже в магазин сходить трудно — просто потому, что для этого надо выйти из дому. Стряпать — пожалуйста, готовка меня успокаивает, а вот после сегодняшней поездки я вымотана совершенно.
— Но ведь тебе там понравилось.
— Так, кое-что. Должна сказать, за эти мелкие яички я лично гроша бы не дала. Да, это просто-напросто мелкие яички, не более того.
— Но тебе понравилась музыка и еще то, что вокруг тебя было столько шума.
— Надеюсь, я все-таки не совсем потеряла человеческий облик, — возразила миссис Робертс, и в словах ее неожиданно прозвучало величие.