========== Часть 1 ==========
Кристальные огни россыпи миллиардов звёзд холодным блеском мерцали на бархатно-синем небе над отдалённой малоизвестной планетой. Отдавая радужным отблеском, белые снежинки быстро кружились над землёй в ледяной пробирающей насквозь вьюге, такой же, каким сейчас было настроение Асоки.
Лёд, холод, тоска, одиночество в данный момент царили в её большом и никогда не унывающем сердце, никогда, кроме этого праздника, кроме Нового Года. Вот уже несколько лет, счёт которым Тано как-то потеряла, тогрута жила на сией отдалённой планетке, в маленькой двухкомнатной квартирке, абсолютно одна и точно так же одна украшала праздничную ёлку, каждый этот холодный год. Да, обычно занятая делами женщина не чувствовала какого-то ущемления или одиночества, но, когда приходили праздники, которые вся Галактика традиционно проводила вместе с семьёй, грусть и тоска как-то по-особому печально и больно щемили ей сердце и душу. Нет, в жилище Асоки не было холодно, как раз наоборот здесь царил мягкий, нежный, тёплый и яркий уют под Новый Год, пахло свежей хвоей, от живой ёлки в большом белом горшке, приобретённой Тано на рынке, кофе и джоганфрутами. Вокруг было тепло, но только не на душе у тогруты.
Уже в который раз вешая на небольшое, но пушистое, зелёное деревце разноцветные шары, женщина тяжело вздыхала, отчаянно осознавая, что украшение ёлки в её доме никому не было нужно, кроме неё самой, и с тоской вспоминая былые времена. Семья? Возможно, у Асоки и могла быть семья к этому Новому Году, но… Её жизнь почему-то сложилась так, что ни родных, ни близких, ни друзей, ни даже учителя у Тано не осталось. Мать и отца она не знала вообще, всех, с кем она породнилась в Ордене или в боях на войне, сия же война и унесла в небытие, а новые люди, за вечными заданиями и миссиями просто не успевали приживаться в её жизни. Оставался лишь учитель, духовно и физически, к которому тогрута стремилась последние прошедшие годы, однако… Империя пала, унеся с собой жизнь не только Дарта Сидиуса, но и её дорогого и любимого мастера, коего, даже как заклятого врага женщина больше не увидит уже никогда. И вместе с ним, вместе с последним дорогим для неё человеком из прошлого в душе Асоки перестала существовать и надежда, надежда на светлое будущее, о котором она когда-то мечтала. Тано никогда и не думала, что в свои сорок лет она будет праздновать Новый Год здесь, в абсолютном одиночестве, и что ритуал украшения ёлки будет вызывать у неё не приятную сказочную радость, а горькие слёзы по былому и утраченному, крупными каплями отражаясь в ярких разноцветных шарах. Не осталось почти никого… Только новые знакомые, повстанцы, сослуживцы, но где они были сейчас, когда Асока так отчаянно в них нуждалась? Рядом не было никого, и некого было ждать.
Вешая на маленькое пушистое изумрудное деревце последний ярко-красный шар с чёрными и серебристыми извивающимися узорами, любимые цвета её учителя, Асока тяжело вздохнула и едва сдержала поток нахлынувшей на неё тоски и боли, от того, как всё складывалось в жизни Тано. Ах, если бы всё было иначе, если бы она не была одна, если бы рядом был… Хоть кто-то… Хотя бы он…
Последняя мысль, последняя слеза, и вот уже последний шар, едва коснулся изумрудной веточки, как вдруг…
Такой знакомый и родной голос, внезапно, позвал Асоку:
— Шпилька… — мягко прозвучало где-то у неё за спиной, и руки Тано вздрогнули от удивления, роняя на пол новогоднюю игрушку.
Ещё чуть-чуть, и красивый блестящий шарик разбился бы в дребезги о твёрдую металлическую поверхность, разлетевшись на сотни сверкающих осколков, если бы… Вовремя не подхваченное Силой украшение, обогнув тогруту, не было повешено обратно на ёлку.
Ничуть не обращая на это внимания, женщина с замиранием сердца завороженно обернулась и увидела перед собой… Его… Того, кого уже никогда не надеялась увидеть. Её глаза вновь наполнились слезами, а сердце и душа тем теплом, которого Асока в сей праздник уже давно не испытывала. Перед ней, словно воплоти, светясь ярким белым светом, находился призрак Силы Энакина, он не забыл, он пришёл к своей маленькой Шпильке даже спустя годы, спустя время и пространство, явился с того света, лишь бы она не чувствовала боли и тоски, лишь бы она не была одинока.
Внимательно глядя на него, Тано уже не ощущала, как по её щекам продолжали и продолжали бежать слёзы, ей было тепло, тепло и хорошо, её одинокое и измученное сердце вновь наполнялось той любовью, которую, как тогруте казалось она уже и забыла, как испытывать.
Ничуть не боясь и не удивляясь, женщина медленно стала двигаться в сторону бывшего мастера и осторожно, словно страшась спугнуть наваждение, вытянув вперёд руку, попыталась коснуться его. Призрак Силы, плавно скользя по воздуху, тоже двинулся Асоке навстречу, как будто подставляясь под мягкие подушечки её оранжевых пальцев, позволяя слиться с ним физически, вновь воссоединиться в вечной дружбе, почти так же, как это было раньше. Его глаза пронзительно смотрели на неё, но в них больше не было той ситской злобы и холода, которые видела Тано в последний раз, его взгляд был добрым, а небесные радужные оболочки вновь излучали ту нежность и теплоту, которую когда-то дарил тогруте Энакин, он больше не был бесчувственным и безжалостным Вейдером, это снова был тот самый учитель, которого женщина знала когда-то, и от этого сердце щемило ещё сильнее. Но нет, не от боли, а от радости…
Прозрачная светящаяся кисть Скайуокера, медленно плывя по воздуху, легко и невесомо поднялась к вытянутой руке Асоки, и их пальцы вновь соприкоснулись, соединяясь в единое целое, одновременно такое чувственное и едва ощутимое прикосновение. Тепло и холод, лёд и пламя, яркой искрой вспыхнули между бывшим мастером и падаваном, в один момент возрождая их былую связь в Силе.
— Шпилька… — вновь, сквозь её горькие слёзы, столь нежно и ласково позвал он.
И она отозвалась, отозвалась всем сердцем и душой, все эти годы стремившимися к нему:
— Да, учитель…
Её голос дрожал, но в то же время в нём читались нотки давно забытой радости, той, которой Асока думала, что уже не испытает никогда.
— Прости меня, Шпилька… Я злился на тебя, я ненавидел тебя, я считал, что ты предала меня… Покинула… Но… Это не так. На самом деле это я покинул тебя тогда, когда ты больше всего нуждалась во мне. Я предал тебя и всё, что мы любили… Я оставил тебя в одиночестве… Я, и только я, виноват перед тобой за всё! — его слова звучали одновременно и нерешительно, и абсолютно уверенно, и в них отчётливо можно было прочувствовать огромную долю глубокого и искреннего раскаяния.
Судя по тому тону, которым говорил Скайуокер, можно было понять, что он раз и на всегда осознал свою глубочайшую вину перед миром, перед всеми, особенно перед ней и сейчас, как никогда в жизни, хотел искупить свои грехи, за которые, возможно, уже не было прощения, но он надеялся и ждал, он говорил и верил, что его слова коснуться самой глубины её сердца.
Монтралы Асоки уловили каждое предложение, каждую фразу, каждую интонацию всего сказанного мастером, и сквозь невероятно чувствительный тогрутский слух, смысл их медленно и плавно просачивался Тано в душу. Она вновь чувствовала, расцветала букетом ярких шилийских цветов от той нежности, которую сейчас женщине дарил её такой дорогой и любимый в прошлом учитель. Она понимала, знала, осознавала вновь, что он раскаивается, и просто не могла это игнорировать.
Кротко, как будто в первый раз, Асока подняла на него глаза, и их взгляды соприкоснулись, лучась таким светом, каким не сияла даже самая яркая звезда в Галактике. И оба они сейчас понимали, что она приняла его извинения, приняла его самого вновь, как родного, как будто холодного и безжалостного Вейдера никогда не существовало в их прошлом.
— Я прощаю… — одними губами мягко и нежно прошептала ученица, находясь под властью таких эмоций, что уже и не соображала, что делает.