— Сравнили фотографии с благотворительного показа и ту единственную с фестиваля, — Эдуард покачал головой. — В статье написано, что они только из-за роста посчитали, что с Вандой стоит кто-то другой. Но высокая платформа всё расставила на свои места, как и изумруд на пальчике девочки.
— Они будут сильно разочарованы, когда я соберусь жениться по-настоящему и вовсе не на Ванде? — спросил я, доставая телефон.
— Думаю, к этому времени у нас всё должно быть стабильно, чтобы колебания на бирже не оказали на нас сильного влияния, — ответил Эдуард и взял брошенный мною график.
— Я это учту, — пробормотал я, вслушиваясь в гудки. — Артур Гаврилович, вы видели сегодняшние котировки? Да я прекрасно понимаю, что эти идиоты взвинтили цены почти в два с половиной раза. Думаю, что не будет ничего страшного, если мы выкинем на рынок десять процентов наших акций.
— Дмитрий Александрович, вы просто мои мысли читаете, — по голосу Гомельского было слышно, как сильно он был доволен моими успехами. — Я хочу предложить пятнадцать процентов. С ними Кляйн всё равно ничего не сможет предпринять и вынужден будет продать, чтобы оплатить услуги своего адвоката. И мы их вернём на падении, заработав при этом вполне приличные деньги.
— Как дела с разводом моей матери? — спросил я, прикидывая, сколько мы ещё будем жить, как на бочке с порохом. Пока все нападки на наши предприятия удалось отбить, но это не могло продолжаться вечно, и все это прекрасно понимали.
— Прекрасно, — Гомельский не был у нас уже две недели, с головой уйдя в работу. Мы с ним всё это время общались через его личного раба, то есть помощника, конечно. — Мы выходим на финишную прямую. Послезавтра состоится финальное заседание, где мы отберём у Кляйна всё! По согласованию с Анной Александровной, большая часть недвижимости будет конвертирована в деньги и возвращена в Семью. И вы открываете для неё счёт с вполне приемлемой вдовьей долей. Ей вполне хватит вести ту жизнь, к которой она привыкла, ни в чём себе не отказывая. Окончательную сумму ежемесячных пособий мы потом с вами отдельно обговорим.
— Да, я помню, — я покосился на Эдуарда. — Вы прописали пункт в нашем соглашении, что мама будет пользоваться счетами только до тех пор, пока ей снова не взбредёт выскочить замуж? Чтобы избежать подобных ситуаций в будущем.
— Конечно, это одно из основных условий, — холодно проговорил Гомельский. — Она дважды вдова, ей вполне можно иметь молодого любовника, чтобы удовлетворять свои потребности. Никто Анну Александровну за это не осудит.
— Опасность для неё представляет только Кляйн? — спросил Эдуард, жестом попросив меня поставить громкую связь.
— Да, с его сыновьями мы пришли к определённому компромиссу. Мы не трогаем то немногое, что останется у них, они забывают о существовании Наумовых. Всех Наумовых, — добавил спустя короткую паузу Гомельский.
— Отлично, — Эдуард прошёлся по кабинету. — Тогда нужно подумать, кто навестит Германа после суда. Мне уже пора начать выходить из поместья, дальше тянуть уже нельзя, почему бы не начать с Фландрии? Думаю, что вполне могу…
Он не договорил, потому что дверь открылась, и на пороге возник Николай.
— К вам Демидов Данила Петрович, — пафосно объявил дворецкий. — Пригласить его сюда, или в малую гостиную?
— Думаю, здесь будет уместнее, — немного подумав, заявил Эд. — И подай нам чай.
— Я всё сделаю, — Николай склонил голову и вышел, а я завершил разговор с Гомельским и сел за стол.
В отличие от Лео, у его отца таких привилегий в нашем поместье не было. И о его появлении чары послушно оповещали Николая. Так что к Даниле Петровичу он относился куда теплее, чем к Леопольду.
Когда они пришли в первый раз на чай, Демидов-старший вёл себя вполне достойно. Мы обговорили совместную стратегию, выпили чай и всё это время Данила Петрович ничем не показал своего волнения. Но когда визит уже подошёл к концу, он не выдержал. Развернувшись к Эдуарду долго и пристально на него смотрел, а потом повернулся к сыну, высказав тому всё что о нём думает.
— Лео, почему ты меня не предупредил? Если бы я был морально подготовлен, то не мямлил бы сейчас как молодой недоумок!
— Папа, я дал слово, что никто от меня не узнает, — Лео поджал губы. — Всегда оставалась крохотная вероятность, что ты не узнаешь Эдуарда, особенно сейчас. Он сам на себя не похож, ты же видишь.
— Лео, ты… Я сегодня же скажу твоей матери, что она умудрилась произвести на свет… тебя! И ведь ничего же не предвещало! — выдохнув, он повернулся к Эдуарду. — Простите меня, ваше высочество. Этого, разумеется, больше не повторится. Просто я сейчас слегка выбит из колеи. Это был стазис? Я слышал, что Семья иногда практиковала подобное.