— Ей нельзя пить до церемонии. Она почти ничего не ела сегодня и…
— О, миссис Макферсон, я так рада, что вы уже одеты. Выглядите потрясающе. Могу я украсть вас на пару минут? Вы непременно должны до церемонии заглянуть в Большую гостиную. Ведь мы хотим удостовериться, что все в порядке, не так ли? Дамы, не волнуйтесь. Я верну ее, не успеете оглянуться.
Паркер воткнула фужер с шампанским в руку МН и вывела ее из комнаты.
— Уф, — выдохнула Элисон и рассмеялась.
Следующий час Мак разрывалась между Апартаментами невесты и Апартаментами жениха, между душистыми облаками вуали и камербандами, между серьгами и запонками. Когда она наконец окончательно вернулась во владения невесты, ускользнув от подружек, все еще возившихся со своими нарядами, Элисон в одиночестве стояла перед свадебным платьем.
Все переживания сосредоточены в этом мгновении, подумала Мак, потихоньку фокусируя камеру. Изумление и радость со щепоткой сожаления. Она успела спустить затвор, когда Элисон легко коснулась кончиками пальцев сверкающего корсажа.
Решающий момент. Все чувства женщины отражены на ее лице.
Мгновение промелькнуло, Элисон оглянулась.
— Я не ожидала ничего подобного. Я так счастлива. Я безумно люблю Рода и не сомневаюсь в своем решении… однако что-то сжимается вот здесь. — Она прижала ладонь к сердцу. — И дело не в нервах.
— Печаль. Легкая-легкая. Сегодня ты прощаешься с одним из этапов своей жизни, и печаль вполне допустима, но я знаю, что тебе нужно. Подожди-ка.
Через минуту Мак привела бабушку Элисон и снова отступила в тень.
Юность и старость. Начало и завершение, связь и верность. И любовь.
Мак сфотографировала их объятия… не то. Поймала блеск подступивших к глазам слез. Опять не то. Вдруг Элисон опустила голову, прижалась лбом к бабушкиному лбу, и, хотя ее губы изгибались в улыбке, одинокая слеза скатилась по щеке. А на заднем плане сверкало и переливалось свадебное платье.
Идеально. Голубая бабочка.
Мак сфотографировала ритуал одевания невесты, затем сделала официальные портреты при естественном освещении. Как она и ожидала, Элисон не побоялась холода и вышла на балкон.
Не обращая внимания на голос Паркер, зудящий в наушнике, Мак метнулась в Апартаменты жениха и повторила фотосессию с Родом.
Возвращаясь к невесте, она столкнулась в коридоре с Паркер.
— Мак! Жених с друзьями немедленно должны спуститься вниз. Мы отстаем от графика на две минуты.
— Какой кошмар! — с притворным ужасом воскликнула Мак, скрываясь в Апартаментах невесты.
— Гости рассажены, — донеслось из наушника. — Жених и шафер на месте. Эмма, собирай свиту невесты.
— Есть, командир.
Пока Эмма строила подружек невесты, Мак спустилась к подножию лестницы.
— Подружки готовы. Можно начинать.
— Вступает оркестр, — откликнулась Паркер. — Выходите.
Маленькая цветочница прекрасно обошлась без дневного сна, решила Мак, когда ребенок, пританцовывая, начал спускаться с лестницы. По знаку Лорел девочка в длинном пышном платьице замерла и уже степенно пересекла вестибюль, вошла в огромный зал и прошествовала по проходу между рядами стульев.
За девочкой, мерцая серебром, выступали подружки невесты, а за ними — вся в золоте — шла самая близкая подруга невесты.
На верхней площадке лестницы появились, держась за руки, невеста и ее отец. Мак пригнулась, чтобы поймать их в кадр. Зазвучала мелодия невесты, отец поднес руку дочери к губам, затем прижал ее пальцы к своей щеке.
У Мак защипало в глазах.
Интересно, где сейчас ее собственный отец? На Ямайке? В Швейцарии? В Каире?
Она подальше затолкала неуместные мысли с неизменно сопровождающей их болью и принялась за работу.
В таинственном мерцании свечей она увековечивала радость и слезы, и воспоминания, оставаясь незаметной и отстраненной.
2
Ночью Мак работала, потому что весь следующий день у нее был занят деловыми встречами, и потому, что она любила работать по ночам — одна, в своем личном пространстве, в своем собственном темпе. Ночью она могла полностью сконцентрироваться на образах, а дни обычно посвящались клиентам: съемкам, консультациям.
Пользуясь почти исключительно цифровыми камерами, Мак сохранила традиционный подход к обработке фотографий. Она отделяла лучшие снимки и доводила их до совершенства, убирая лишнее, подчеркивая главное. Она изменяла плотность изображения, увеличивала или уменьшала контрастность, удаляла случайные слишком светлые или темные пятна — готовила базу для совершенного отпечатка. Она стремилась создать образ, идеально вписывающийся в отведенное ему мгновение, и, следуя за своей интуицией, работала до тех пор, пока не чувствовала то, что, как она надеялась, чувствовал изображенный на снимке человек.