И почему–то страшно было уходить, страшно оставлять Юрку и девушек, только что смеявшихся и пивших с нами слабое вино.
Мы вышли за ворота. Я нес чемодан, а сумку у Иры взял муж Колька. Мы с ним отстали, и он спросил:
— Журналист, значит?
Я сказал, что журналист.
— Ну и сколько в месяц получается?
— Рублей двести, когда побольше.
— Скажи! — удивился он. — Я вот наладчик, а то же самое выходит.
Я тоже удивился и посмотрел на него с уважением. Две сотни — значит, мастер, высокий класс.
— Денег–то хватает, — сказал Николай. — Вот только Сонька подкузьмила.
— А что у нее?
Он назвал болезнь с длинным и сложным титулом, назвал сразу, не запинаясь и не оговариваясь.
— Я ее перед больницей к профессору водил, — сказал он. — Профессор Либерзон, Абрам Исаевич… Вроде вылечивают.
Ом помолчал немного и выговорил с тоской и надеждой:
— Только бы выкарабкалась! Я ее три года в санаториях продержу, одними лимонами кормить буду…
Мы дошли до метро, а там снова разделились, потому что Ире было совсем рядом, одна остановка автобусом, да и Николаю недалеко.
Мы со Светланой спустились в метро.
В вагоне было почти пусто, но садиться не хотелось, мы остановились у дверей. Я поставил чемодан на пол, к ноге, и на секунду потерял ощущение времени: просто одно из возвращений, одно из многих, когда в голове ничего, кроме усталости, щека тоскует по подушке, и только машинально прижимаешь ногу к чемодану, чтобы не забыть выходя.
— Как из командировки, — сказал я не столько Светлане, сколько самому себе.
Она не сразу спросила:
— А вы много ездите?
Я пожал плечами:
— Как когда.
Поезд глуховато шумел, мимо текли кабели, темнея на темной стене туннеля. Через равные интервалы возникали лампочки, мазнув по глазам неярким размытым светом.
Я привалился к двери, а она стояла скромно, изредка поднимая на меня свои кроткие близорукие глаза.
Может, она хотела спросить, зачем мне понадобился тогда ее адрес? Я был рад, что она не спрашивает, — что бы я ответил?
Я спросил:
— Хочешь сесть?
Она покачала головой:
— Нет, я не устала.
Может, это была правда. А может, просто студенческая непривычка сидеть в присутствии взрослого? Сколько у нас разницы? Лет двенадцать, наверное?
Теперь я смотрел на нее спокойно и думал, что и дальше, встречаясь с ней или с Сашкой, мне не нужно будет отводить глаза: механизм, называемый волей, обычно меня не подводил.
Я смотрел на нее и думал, что буду относиться к ней ровно и хорошо, как к Ире, например, — потому что теперь ее статус точно определен: Сашина девочка. Я буду относиться к ней, как к Сашиной девочке, — больше ничего.
Я смотрел на нее спокойно, но сердце у меня щемило: не от ощущения потери, а от жалости к этой девочке, которая сама еще не может выбирать. И слава богу, что ей попался именно Сашка, который не станет и не сможет лепить из нее удобное приложение к себе и не станет срывать на ней злость за чужую подлость или за собственную ошибку…
Живите, ребята, будьте счастливы.
Я спросил се:
— Ты давно знаешь Сашку?
Она ответила, не поднимая глаз:,
— Год.
— А сколько тебе сейчас?
— Восемнадцать.
— Он лучший врач из всех, каких я видел, — сказал я и для убедительности повторил: — Настоящий врач.
— Он очень любит свою работу, — проговорила Светлана, и я не понял, приняла она или нет мои превосходные степени.
Я сказал:
— Здорово, что он помог устроить этот день рождения. Тебе понравилось?
— Да, — ответила она. Наверное, не потому, что действительно понравилось, а потому, что так предписывала благородная наука вежливости.
Потом спросила:
— А вы с Юрой давно дружите?
Я сказал, что давно, лет пятнадцать, — сказал и озадаченно покачал головой, потому что в эту цифру укладывалась почти вся ее жизнь.
— А Иру вы давно знаете?
Я ответил:
— Ради бога, не, дави меня своим хорошим воспитанием. При чем тут «вы», если мы вместе пьянствовали?
Она улыбнулась:
— Мне так очень трудно… Ты Иру давно знаешь?
Я сказал, что месяца полтора.
— А Нину?
— Сегодня познакомился. А что?
Светлана неумеренно проговорила:
— По–моему, она очень хорошая девочка…
— Нина — человек! — сказал я. — Побольше бы таких.
И тут же обругал себя за дурацкую журналистскую страсть к обобщениям. Как будто таких может быть побольше! Природа кустарь, и слава богу, что она не шпарит по типовым проектам.