— Они здесь у тебя? — спросил я.
— Одному нашему конструктору два месяца назад одолжил, как раз перед больницей. Мы с ним договорились, он тебе их завтра на работу занесет.
— А почему ты ей сам не отдашь?
Он качнул головой:
— Не возьмет. То есть возьмет, чтобы не спорить, а потом под каким–нибудь предлогом перешлет Рите. Это у нее идефикс: что она не должна ничего отнимать у моей семьи.
Я промолчал, я считал, что Юрка решил правильно, в конце концов, Ира тоже была его семьей.
Но Юрка был парень пунктуальный и всегда договаривал до конца:
— Понимаешь, ей будет трудней, чем Ритке. У Ритки все–таки квартира, сто двадцать в месяц. На Ленку, наверное, будут платить — я узнавал, там есть такой пункт: по случаю утери кормильца.
— А ты уверен, что у меня Ира возьмет? — спросил я. — Отошлет той же самой почтой.
— Вот в том–то и фокус, — сказал Юрка. — Надо чего–нибудь сообразить. Я уж думал спекульнуть на последней воле умирающего… Но она без предрассудков.
У меня явилось что–то вроде идеи.
— Стой, старик, — сказал я. — А если все сделать так же, только через меня? Мол, ты велел это сделать мне, а для меня твоя воля закон?
Идейка была так себе, и после безнадежных попыток усовершенствовать мы ее зарубили.
Юрка попросил:
— Ты подумай еще, ладно?
Я пообещал, что подумаю.
— А деньги тебе, значит, завтра принесут, — сказал Юрка.
Я сказал, что ладно, пускай приносят.
Мне надо было кончить на этом. Но я не выдержал и кинул все–таки напоследок одну из тех дурацких успокаивающих фраз, которые нужны умирающему, как валерьянка автомобилю.
— Ладно, — сказал я. — Хотя, надеюсь, они тебе самому понадобятся.
Юрка ответил:
— На гроб? Это профком оплатит…
Тут вошла Ира, и мы заговорили о «летающих тарелочках»…
Прошло еще несколько дней, и склон, по которому катился Юрка, стал круче.
Теперь я проводил в больнице почти целые дни.
На работе у меня дела откладывались, запутывались, неразобранные письма пачками валялись в столе.
Как–то пришла Лерочка из отдела писем, сказала, что ее на месяц передали в мое распоряжение в связи с возросшим потоком почты. Я оценил тактичность редактора — этот полковник в отставке умел быть чутким без жеста. После я узнал, что самые срочные фельетонные дела он в это время переправлял Женьке…
Юрка теперь быстро уставал, хотя почти и не двигался. Часов в восемь его уже клонило ко сну, я оказывался у больничных ворот и тупо глядел в мертвые глаза свободного вечера.
Вообще я за эти дни порядком отупел. Единственное, что я мог придумать, это возвращаться домой не на метро, а на трамвае и двух троллейбусах, бросая лишний час под медлительные колеса наземного транспорта.
Лерочка принесла мне какую–то книжку с оторванной обложкой — детектив конца прошлого века. Я читал его перед сном для успокоения. От таинственно похищенных бриллиантовых колье, от подделанных завещаний веяло тишиной, покоем, добродушной, патриархальной провинцией…
Работать, конечно, тоже приходилось. Я разбирал письма жалобщиков, которые, получив квартиру на пятом этаже вместо третьего, писали, что так жить невозможно. Я еще раз съездил в Кунцево, где к двадцати четырем замкам прибавился двадцать пятый, а все семь хозяев по–прежнему клялись, что с такими соседями лучше сразу повеситься. Я писал фельетон о проворовавшемся завмаге, и противно было вспоминать его скользкую моложавую рожу — получит свой червонец, выйдет через три, опять будет комбинировать с ценниками и щупать молоденьких продавщиц…
В один из этих тупых дней позвонил Леонтьев. Я не сразу узнал его, а узнав, не сообразил поздороваться.
Он мягко поинтересовался, как дела у моего друга. В голосе его было почти погребальное сочувствие.
Я бестолково ответил, что, в общем, ничего нового.
Он осторожно спросил:
— А этот… так сказать, препарат?
Я махнул рукой:
— Пустой номер.
Вздохнув, он проговорил:
— К сожалению, этого следовало ожидать… Простите, что потревожил, Георгий Васильевич…
Пришел ко мне, кстати, и тот конструктор, принес деньги. Пачка была довольно толстая, вся пятерками. Дома я сунул ее в ящик стола. Я знал, что это не самое надежное убежище для такой суммы, но лучшего у меня не было.
Странно — я зарабатывал раза в полтора больше Юрки, но столько денег в руках никогда еще не держал. Они приходили легко и быстро, а уходили, кажется, еще легче и быстрей. Наверное, потому, что они мне никогда не были особенно нужны.
А вот Юрке были нужны.
Почему–то считается, что, когда любишь, деньги ни к чему. А выходит наоборот — именно тогда они необходимы по–настоящему…