Она заметила мои колебания.
— Что вас смущает, Николай Сергеевич?
— Да факты вроде бы бесспорные.
Мариночка воскликнула горячо:
— Я в вас не сомневалась. Вы же мой учитель.
Лучше бы она не повторяла это слово, но она повторяла, нарочито или бессознательно подчеркивая мою Ответственность. И нечего было возразить — недавно совсем на юбилейной встрече тосты поднимали, — они нас учителями называли, а мы гордились, что таких вырастили.
— Понимаете, Марина, совершенно случайно ко мне заглянул знакомый юрист…
— Случайно?
Прозвучал и сарказм и беспокойство.
— Да, случайно, — подчеркнул я. — Он из другого города, но мы учились в одном университете. Он приехал в командировку…
— И что же он вам сказал? — поторопила она меня.
— Да вот опять-таки случайно оказалось… Да, представьте себе. Оказалось, в поле его внимания тот самый мальчик — Михалев, что написал об Онегине.
— Наглец, который бросил вызов школе? Чего еще можно было ожидать? Вот и докатился. Милиция заинтересовалась…
Наверно, последние слова можно было произнести с бо́льшим пафосом, но она вовремя вспомнила, что не одним Михалевым милиция интересуется, и осеклась, а вернее, снизила тон.
— Что он там натворил?
— Девался куда-то…
— Не знала. Я же… в отпуске. Да и вообще каникулы сейчас. Но я не удивлюсь, если и это мне в строку поставят.
— Не думаю. Он сдал экзамены. Он исчез из дому, а не из школы.
— Все равно поставят. Раз уж взялись. У нас так. Все могут вытворять что угодно, кроме козлов отпущения. И прежде всего мы, несчастные шкрабы! Еще бы! Ведь мы стоим у истоков, мы за все в ответе. Мы, а не родители, что подобное чадо на свет произвели. А яблоня от яблоньки…
— Кстати, о яблоне. Его отец погиб.
— Знаю. Несчастный случай — папаша-то меня тоже учился.
«Господи! Как же время-то летит! У нее и отец и сын учились, а она у меня!..»
Но не о неизбежной старости пришел я предаваться размышлениям.
— И вы помните его?
— Еще бы!
Она вдруг усмехнулась и, достав из пачки сигарету, щелкнула зажигалкой.
— Еще бы! Дня юности туманной. Дурочка, идеалистка. Мне хотелось, чтобы все любили литературу! Сколько я с ним помучилась…
— Как, и с сыном?
— Ну, папаша на Пушкина не покушался. До такого он просто не дорос.
— Недоросль?
Марина отвела дым ладонью.
— С недорослем я бы не билась. Мне хотелось привить…
— А он что предпочитал?
— Баскетбол.
— По призванию?
— Призвание? Много гонору было, а толку пшик. Погнался за жар-птицей, а талантом не вышел. Ни спортсменом не стал, ни… Короче, в аттестат получил то, что заслуживал.
Последняя фраза мне не понравилась, мстительно, недобро прозвучала. Ведь погиб человек. А с другой стороны, он, кажется, с преступником был в дружбе, вот они, нити бездуховности. Сначала не нравится литература…
— Да, большая я была идеалистка, Николай Сергеевич, — повторила Марина с заметным сожалением.
— Но к литературе вы, по-моему, отношения не изменили?
Она затянулась и выпустила дым, снова разогнав его рукой.
— Нет, пожалуй. По сути нет.
— Что вы хотите сказать?
— Я теперь многое лучше понимаю.
— Еще бы! Опыт.
Марина кивнула согласно.
— Да, опыт вносит коррективы. Простите меня, Николай Сергеевич, вы нам преподавали немного романтично, в отрыве от жизни… Я вас не обижаю?
— Нет, нет… что вы…
Я, однако, не совсем понимал, в чем ушла она вперед от моего курса. Я хотел спросить тактично, но она не стала ждать вопроса. Видно, и это как-то по-своему ложилось на ее нынешнее умонастроение.
— Вы, Николай Сергеевич, видели в литературе главным образом личное воздействие на каждого человека, в первую очередь для души… А это, хотя и так, но не для школы… Школа воспитывает принципы.
— Ну, разумеется.
— Основы фундамент. Ученик должен понимать главное.
— Например?
— Например, то, что Пушкин — это незыблемо.
— Пушкин? Безусловно.
По выражению ее лица я видел, что понимаю ее не так, хотя что уж тут непонятного — Пушкин!..
— Но ведь дурную голову и Пушкин может сбить с толку. Вот сейчас в ходу провокационный вопрос: а разве он не писал «наполним бокалы» или «выпьем, бедная старушка»?
— В самом деле, — улыбнулся я, — что же вы отвечаете?
— Отвечаем что надо. И пресекаем. Ученик не должен умствовать. Учению должен знать, как понимаем мы Пушкина, и так же понимать сам.