— Это уже серьезно.
— Да нет. В общем, ничего особенного. Она в подавленном состоянии, как и следовало ожидать. Ты, как всегда, оказался прав, мальчик в колхозе…
Тут он прервал меня.
— Николай, телефонной скороговоркой ты не отделаешься. Приезжай.
Только что кончилась программа «Время», и дикторша, приятная во всех отношениях, обещала «Литературный альманах». Я вздохнул.
— Сейчас?
— Конечно. Или к тебе приехать?
Нет, тащить его к себе после трудного дня я не имел права. Все-таки мой день прошел легче. Пришлось пожертвовать Лихачевым и Беловым, которых пообещали в альманахе.
Мазин к моему приезду принял душ и снова обрел форму. Во всяком случае, так он выглядел.
— Здравствуй, Перри Мейсон.
— Почему именно Мейсон?
— Потому что по натуре ты адвокат. А не сыщик, — добавил он не вполне убедительно, ибо Мейсон, на мой взгляд, сыщик больше, чем адвокат. Но спорить я не стал.
— Ладно, мистер Холмс.
— Какой я Холмс? Больше, чем на Лестрейда, не тяну, — возразил Мазин без рисовки, и я почувствовал, что день выдался не только трудным, но и не очень удачным. Может быть, потому он за меня и ухватился, как говорится, на безрыбье…
— Что же тебя интересует? — спросил я, чтобы упростить и сократить процедуру. Время-то было позднее, а ему еще выспаться следовало. Но он ответил:
— Все.
— Ну все, с моей памятью, слово в слово не передашь, да и не те у меня сведения, что агенты ноль-ноль добывают…
— И все-таки я бы с удовольствием прослушал полную запись вашего разговора.
Я не понял, насколько всерьез это сказано, и на всякий случай пошутил:
— В следующий раз снабди меня соответствующей аппаратурой.
Он покачал головой.
— Нет, брат, с тобой это бесполезно. Ты записи бояться будешь.
В самом деле! Я представил, что каждое мое слово записывается, и сразу почувствовал себя неловко. Получилась бы чушь, жвачка… Как профессиональный лектор я привык к тому, что фиксируемое слово должно быть предварительно нанесено на бумагу, и произносить его следует с осторожностью, взвешивать и отделять от слова непосредственного. Да разве я один так привык? Если разобраться, не тут ли начинается та двойственность, когда на собрании говорим одно, а выйдя из зала — совсем другое? Но хоть и не раз я с сомнением себя спрашивал, стоит ли так живой речи опасаться, самому мне уж не перестроиться, слишком долго привыкал.
— Да, ты прав, пожалуй, техника пугает.
— Техника? Или что другое?
Об этом можно было бы долго говорить, но я предпочел не углубляться, поберечь его время и изложить то, что интересовало Мазина, возможно подробнее.
Он слушал, не прерывая. Я знал, вопросы будут потом. Но вопросов, может быть потому, что устал он, оказалось меньше, чем я ожидал, были они простыми и только требовали подтверждения моих же собственных слов и вещей в общем-то очевидных, — о состоянии Ирины, о ее нервических страхах перед утопленником, о сыне.
— Значит, мальчик ничего не знает?
— Конечно, и это делает ей честь.
— Ты так думаешь?
— А ты?
Он со мной согласился.
— Ну что ж отправляйся со своей секретной миссией.
Я ожидал, что Мазин предложит мне что-то узнать, но никаких «заданий» он давать не собирался, и я спросил:
— Почему секретная?
— А как же! Незнакомый адресату человек, везешь посылку неизвестного содержания.
— Ну что неизвестного? Трусы, майки.
— А ты будешь все пересматривать?
— Нет, разумеется. Разве нужно?
Он засмеялся.
— Нет, разумеется.
Теперь, после разговора, Игорь снова шутил, и я было подумал, что не так уж он устал и можно было его к себе зазвать, а в ожидании посмотреть интересующий меня «Литературный альманах».
Но Мазин быстро посерьезнел, и стало заметно, что устал все-таки, и сказал просто:
— Заданий никаких. Но поговори с мальчишкой по возможности доверительно.
— О чем?
— Обо всем. Что его интересует, и что он сказать захочет, выслушай внимательно.
— Он там на комбайне работает.
— И о комбайне послушай. Их ругают в газетах, вот на месте и разберешься.
— Попытаюсь, — ответил я в тон.
— Комбайн косит и молотит, а жатву люди убирают, — добавил Мазин не очень понятно.
— Значит, еду без микрофона?
— Без микрофона… На машине поедешь?
— Нет, автобусом. Поберегусь.
Вот с такой приблизительной инструкцией, а скорее антиинструкцией, уехал я в таинственное для меня Кузовлево. Говорю, таинственное, раз уж Мазину угодно было назвать миссию мою секретной.