Говорил я, кажется, излишне горячась и даже повысил голос, так что дядя Гриша вынужден был молча указать мне на открытые окна дома, и я резко перешел на полушепот.
Дядя Гриша все понял.
— Согласен я. Главное, чтобы он без вас не хватился. Но я придумал. Работы сейчас много. Он со мной в бригаде поночует. Три дня его оттуда домой не выпущу. Обернетесь за три дня?
— Обязательно. Может быть, раньше.
— Тогда берите листочки. Мы до света еще уедем, а вы сразу после нас. Сейчас попутных до автостанции много.
— Не беспокойтесь. Я на всякий случай вам свой телефон оставлю.
В город я въехал пыльный, потный, потрепанный дорожной тряской, но все-таки бодрый, с уверенностью, что делаю дело полезное. Эта уверенность побудила меня не терять времени, и я немедленно, позвонил Сосновскому, потому что искать Мазина в гостинице днем было, конечно, бесполезно.
Правда, новости свои я изложил довольно общо и в то же время длинновато, боюсь, с налетом самодовольства, но он легко выделил суть.
— Вас понял, Николай Сергеевич. Выхожу на поиск Игоря Николаевича. Будьте дома, принимайте душ, отдыхайте с дороги и ждите звонка, а может быть, и машину сразу. Короче, будьте в полной боевой готовности.
Совет был дельный, и я отправился в ванную, поставив телефон у порога, чтобы не прозевать звонок. Впрочем, эта предосторожность оказалась излишней, позвонили, когда я уже успел попить квасу после душа, однако скоро.
— Николай? — спросил Мазин.
То, что он не обозвал меня Перри Мейсоном, уже вселяло надежды. Значит, он отнесся к сообщению всерьез.
— Я, Игорь, я…
— Буду у тебя минут через пятнадцать. Квас есть?
— Для хорошего человека найду.
— Вот и хорошо.
В трубке прозвучали гудки отбоя.
Приехал он через двенадцать. Я, признаться, волновался и все время поглядывал на часы.
— Ну, Мейсон?
Все-таки не удержался! Отшучиваться я не стал.
— Садись, пожалуйста!
Я поставил на стол кувшин с холодным квасом, положил рядом странички. Он сел и начал читать, слегка относя странички от глаз. «И у тебя возраст!» — подумал я.
Мне показалось, а может быть, и в самом деле, Мазин читал медленнее, чем я вчера. Но, как и дядя Гриша, я процессу чтения не мешал. Ждал, пока он закончит и оценит мои заслуги. Он это понял.
— Оваций ждешь?
— Думаю, что тебе это пригодится, — откликнулся я скромно.
Он засмеялся.
— Все вы так! Думаете, милиция только и жаждет тайн и разоблачений. Ты же нам работы подкинул.
— Я думал, наоборот, упростил.
— Ну, упрощать тоже не нужно. — Он посмотрел на листки. — Чтобы оценить весь объем твоих заслуг, бумагу эту нужно читать и перечитывать. Давай вместе почитаем, а?
— Я ее за дорогу пять раз перечитал.
— Хорошо, тогда поговорим.
— Слушаю.
— Первое: что знает этот паренек?
— Как видишь, гораздо больше, чем я знал.
— И я. Но самое главное, о матери знает?
Я ответил то, что думал сам и что дядя Гриша думал.
— Вот видишь! И дядя Гриша предполагает, а он человек, как я понимаю, обстоятельный.
— Безусловно.
Перед чтением я коротко успел рассказать о поездке.
— Однако даже два предположения в сумме еще не факт. Зато об отце он знал много, это факт.
— Еще бы! Сколько здесь написано, — показал я на листки.
— Ну, я думаю, ему известно гораздо больше, — произнес Мазин, постукивая пальцами по столу. Это он делал довольно часто. — Ладно, гадать не будем. Лучше скажи, что ты об этой бумаге думаешь?
Я думал всю дорогу, мыслей было с избытком.
— На первый взгляд предсмертная записка.
— Для записки великовата.
— Письмо.
— Но не предсмертное. Если, конечно, не считать предсмертным каждый человеческий поступок…
— Черный юмор?
— Увы… Однако предсмертным мы обычно называем то, что делается за очень короткое время до смерти, а здесь…
— Здесь нет даты.
— Это я сразу отметил. Между прочим, одной датой тут и не обойдешься. Писалось-то не в один день.
— Но мысль о смерти присутствует постоянно.
— И ты считаешь это доказательством самоубийства?
— Разве оно под сомнением?
— Ты забыл, зафиксирован был несчастный случай.
«В самом деле! Как повлияло на меня письмо…»
— Записка проливает новый свет…
— Ради бога, Николай! Не выражай свои мысли языком старых детективов. Что значит «проливает свет»? Я всегда думал, что пролить значит потерять, молоко например. Даже слезу пролить значит остаться без слезы. Так что со светом этим бабушка надвое сказала. То ли его прибавилось, то ли убыло.