Умирать не хотелось, но ситуация обернулась так, что другого выхода не было. Слишком много необдуманных действий, ошибок. Чем ждать, пока тебя начнут прессовать, – лучше полыхнуть самой. Чем ярче, тем лучше.
Как только приняла и осознала это, сантименты из головы сразу выбросила. Времени мало, а подготовиться надо идеально, чтоб не просто просиять, но пользу принести. След на земле оставить.
Эффектнее всего – Красная площадь, Минин с Пожарским. Или у подножия печального Пушкина.
Но знаковые места столицы от эксцессов оберегают тщательно. А сейчас, в пандемию, на центральных улицах вообще сплошная полиция. Она-то сама проберется, но зрители – никак.
Поэтому для последнего шоу в своей жизни выбрала скверик неподалеку от журфака. Лавочки, как положено, затянуты красно-белыми лентами, но вход не закрыт. И все рядом: Кремль, Огарева, 6, альма-матер.
Только зрителей надо особенно тщательно подобрать, чтоб никто прежде времени не засветился, не слил план властям. Ну, и слабину не дал в самый ответственный момент. Спасать бы ее не бросился.
Ни с кем из государственных российских телеканалов решила не связываться, пригласила два фрондерских. Трех популярных блогеров и пятерых западников из иностранных представительств. Обращалась только к тем, кого знала лично, деталей операции заранее не выдавала. Просто просила четвертого мая, в районе восьми вечера, находиться в начале Большой Никитской, обязательно с пропуском. И никаких огромных камер – исключительно походная, максимально незаметная аппаратура.
Хотя специально выбирала только тех, кому доверяла безоговорочно, все равно боялась: кто-то струсит. Решит перед властью выслужиться и сдаст. Поэтому даже близко не намекнула, что конкретно планируется. Просто горячо попросила обязательно быть и молчать – ради будущего свободного, справедливого мира. Ради нее.
Приехала за пятьдесят минут до действа. Оставила машину на платной парковке рядом с консерваторией. Честно заплатила семьсот шестьдесят рублей – за то, что ее автомобиль просто постоит два часа на одной из центральных улиц державной столицы.
Вышла. Руки не дрожали. Щеки пылали, звезды на небе пробивались сквозь приглушенную по случаю пандемии иллюминацию и выглядели гораздо красивее, чем кремлевские.
Прошлась, притворяясь беспечной прохожей, по Большой Дмитровке. Вдохнула посвежевший (машины-то все разогнали) московский воздух. Полиции, к счастью, немного. Центр почти пуст, москвичи прячутся по дачам. К ней, впрочем, все равно подошли, попросили пропуск. Она предъявила – служебный, постоянный.
– С какой целью здесь? – без особого интереса спросил сержантик.
Ответ «гуляю» в нынешние времена не прокатывал.
– От стоматолога. Зубы болят.
Он вернул пропуск, козырнул:
– Поправляйтесь.
Она вспомнила: «А ведь действительно надо было пломбу поставить», и едва удержалась от истерического смеха.
Патруль прошел мимо. На противоположной стороне улицы – Робер, из французского представительства. Изучает памятные таблички на зданиях. Джеймс, американец, тоже не подвел – сидит в машине прямо у сквера.
Она вернулась на парковку, юркнула в салон и отправила сразу всем своим десятерым соучастникам сообщение: «Большая Никитская. Сквер. У барельефа. Ровно в 20.00 будьте готовы снимать. Только снимать. В происходящее не вмешиваться!!!»
Достала пятилитровую канистру и выплеснула жидкость на себя. Ее пробрало ознобом, в носу закололо. Сердце объяло страхом. Кто-то невидимый шепнул в ухо: «Может, не надо?!»
Но решение принято, анонс сделан и люди ждут. А бояться, отступать – это к слабым женщинам. Значит, абсолютно не к ней.
Димка опять отсутствовал, но сейчас Надя хотя бы не волновалась. Неприятно находить в себе низменные черты, но как хорошо стало, когда змея-искусительница Кассандра исчезла с лица земли! И, скажем честно, помогать в поисках убийцы куда приятнее, нежели пытаться оградить от ее тлетворного влияния самого Полуянова.