— Руна, — позвал меня Вильям.
Я остановилась.
— Выпей со мной, — ласково, почти жалостно попросил он.
Ответ в виде отказа уже вертелся у меня на языке, но, не дав мне его озвучить, он быстро дополнил:
— В конец своего дня рождения это единственное, чего я желаю.
Я смотрела на двери, такие близкие, но и в то же время далёкие. Мне всего лишь надо чётко произнести три буквы, схватить пальто и выбежать на улицу, но ноги зашагали в совсем противоположную сторону — к бару, за которым он разливал по двум стаканам янтарную жидкость.
В руках, пронизанных венами, скользила ловкость, а глаза не спешили находить мои, будто игрались. Я облокотилась о стойку и стала ждать. Вильям кинул кубики льда в спиртное и один стакан поставил передо мной, а другой оставил себе. Обвив стекло пальцами, я преподнесла его к губам, слабо принюхалась и сделала маленький глоток. Жидкость, оказавшаяся виски, пламенем обожгла язык, дальше горло и лавой упала в желудок. Я скривилась, явно не ожидая такого ядрёного вкуса, и, заметив это, Вильям улыбнулся:
— Не любишь крепкое?
— Мягко сказано, — с долей раздражения ответила я.
— Тогда что тебе налить? — оглядев бар, спросил он.
— Ничего, — покачала я головой и устало выдохнула: — Мне хватило того, что Гвен напилась. И тебе, думаю, тоже.
Я, расслабившись, ссутулилась, а он обернулся и моментально нашёл мои глаза. В его тяжёлом взгляде вдруг заплясал интерес, самый чистый, который мог быть только у детей.
— Это точно, — усмехнувшись, подтвердил он. — Не думал, что в ней есть зачатки алкоголизма.
— Их нет, — резко отрезала я. — Она много выпивает, если её что-то расстраивает. И мы оба знаем, кто её расстроил, — мой голос надавливал на его совесть, если, конечно, она была, но что-то мне подсказывало, что внутри этого человека, кроме гнили и надменности, ничему не было места.
— И кто же? — подвинулся ближе Вильям.
— Ты, — кивнула я подбородком. — То кричишь на неё, то отталкиваешь, то затыкаешь. Наверное, за величиной своего эгоизма ты не видишь, но причиняешь боль человеку. А она, как последняя дура, всегда оправдывает тебя. В какой-то степени вы стоите друг друга, — непривычно для себя язвила я, а он, в моменте посерьёзнев, опустил свой взгляд на стакан, который мягко покачивал в руке, отбивая края льда о толстое стекло.
Улыбка его померкла, мышцы лица напряглись, выставляя напоказ всё его недовольство или же раздражённость. Но мне было всё равно. Этот человек не стоил ни моего времени, ни нервов, ни эмоций, но я здесь — стою напротив и пытаюсь вразумить его больную голову.
— Ты когда-нибудь пыталась полюбить человека? — вдруг спросил Вильям, вернув контакт.
— Пыталась полюбить? — переспросила я. — Ты пытаешься полюбить Гвен?
— Да, — признался он.
— Но зачем? — тише произнесла я и нахмурила брови. — Зачем ты кормишь её надеждами? Ты же видишь, что она глубоко влюблена в тебя, а ты...
Перебив, он всплеснул руками:
— А я засранец! Может, закончим на этом?
Я смотрела на него с раскрытым ртом, пока Вильям, опустив плечи, выглядел полностью потерянным.
Между нами повисла неприятная тишина, от которой хотелось убежать хоть куда, даже в окно. Но я сидела, не рыпаясь, и следила, как Вильям одним глотком выпил всё виски в своём стакане, при этом не дрогнув ни одной мышцей. Сталь, что присутствовала в нём, одновременно пугала и завораживала, как если бы он был Господом, а я — его жалкой подчинённой.
Встать на колени перед божеством, полностью позабыв о собственном уважении — я бы с лёгкостью сделала это, не будь он таким проблемным. И дело не в том, как он поступает с моей подругой, а в том, как он поступает со мной: подолгу смотрит, бережно берёт за руку, просит выпить с ним, признаваясь, что это его последнее желание. Он уже крутит мной, как ему заблагорассудится, а последствия лягут на мои плечи. Но и я не без греха — не смогла отказать в его прихоти. И оправдание, что это всё в честь его дня рождения, недопустимы...
В моменте осознав одну вещь, я выдала смешок, на что Вильям сразу обратил внимание и спросил:
— Что?
— С днём рождения, — улыбнулась я, впервые поздравив его за вечер.
Он тут же расслабился и тоже потянул края губ вверх.
— Спасибо.
Я снова оперлась о столешницу, уронив волосы на её поверхность, и, увидев это, Вильям зачем-то вышел из бара и направился ко мне.