Каждое последующее её слово становилось громче, и миссис Мур, которая вела у нас историю языка и была похожа на живую смерть, услышав, кинула на неё взгляд полного негодования и раздражённо шикнула. Гвен стыдливо сжала плечи и сразу же замолкла, уставившись в свою пустую тетрадь, а я не знала, куда себя деть. Тело оцепенело так, что казалось, жизнь во мне остановилась, глаза жгло от воздуха, ресницы подрагивали, но никак не опускались, губы разомкнулись в молчании, а разум горел в адском огне.
— Руночка, ты что там зависла? Запиши то, что написала эта мегера, я потом у тебя перепишу, — прошептала Гвен и толкнула меня локтем в бок, тем самым рассеивая шок.
Проморгав и пустив, наконец, влагу в глаза, я посмотрела на озадаченную подругу, затем на доску, а после — на свои руки, к счастью, не дрожавшие.
— Да что-то задумалась, — насупив брови, невнятно бросила я и как ни в чём не бывало продолжила писать.
— Ещё эта долбаная сессия скоро, — раздражённо выдохнула она и оперлась лбом о свою раскрытую ладонь. — Иисус, дай мне сил.
Я промолчала, ведь если бы снова заговорила, то уже не смогла бы удержать надрыв в голосе. Из ниоткуда взявшийся шипастый ком начал царапать нежную слизистую горла, а в груди, из самого её центра, чьи-то безжалостные руки вырвали кровавый кусок мяса, образуя внутри меня непроглядную дыру. Мне хотелось выть, разрыдаться прямо сейчас от понимания того, что единственному человеку, которому позволила прикоснуться к своей душе, так быстро стала безразлична. Но, плотно сжав обветренные губы, я терпела — ведь Гвен рядом.
— Свободны! — прокричала ворчливым голосом миссис Мур, и, вскочив на ноги, я быстро собрала вещи в сумку.
Гвен тем временем подкрашивала симметричные, напитанные губы, смотря в маленькое зеркальце, которое держала на вытянутой руке. Почёсывая отросшими ногтями ладонь до красноты, я ждала её, умирая от желания поскорее оказаться в своей комнате.
— Как тебе моя новая помада? — повернувшись ко мне и похлопав липкими молочно-розовыми губами, спросила Гвен.
— Красиво, — проронила я, сглатывая густую слюну.
— Всё, теперь можем идти, — улыбнулась она и встала на ноги, не забыв захватить свою сумочку.
Мы вышли из кабинета, прошли через просторный холл, полный людей, и покинули стены университета. Гвен обняла меня на прощание, взяла обещание, что к сессии будем готовиться вместе, и, помахав рукой, ушла. А я сорвалась в сторону студенческого жилья.
Мышцы икр ныли от резкой нагрузки, пышная грудь сильно тряслась и оттого болела, а глаза ничего не видели сквозь мокрую пелену. Оставив аллею, усыпанную блестящим снегом, позади, я с силой потянула на себя дверь общежития, вывалилась внутрь тёплого холла и поймала слегка ошарашенный и испуганный взгляд седоволосого охранника. Он сидел на посту, держа в руке откусанный шоколадный батончик и слушал местное радио из маленького радиоприёмника.
Не проронив ни слова, я ринулась к лестнице, перепрыгивая по две ступени, поднялась на второй этаж и навалилась на свою дверь, судорожно пытаясь засунуть непослушными руками тонкий ключ в замочную скважину. Наконец, щёлкнув пару раз, моё тело нырнуло в тёмную из-за опущенной шторы комнату и заперлось там.
Душевная боль, ощущавшаяся неподъёмным грузом в животе, вырвалась наружу одним долгим, безмолвным криком. От нехватки кислорода лёгкие рвались на части, и, урывками жадно хватая ртом воздух, я давилась им, как обречённая на смерть рыба на суше. Вмиг обессилевшие колени подрожали и, не выдержав моего веса, рухнули вниз, сильно ударившись чашечками о твёрдый пол. Но мучила меня не боль в ногах, а зародившаяся дыра в груди, которая, казалось, была живой. Она дышала, ныла и отзывалась сковывающей, непрекращающейся агонией. Схватившись за неё сквозь кожу и кости, я царапала плоть, а затем била, пытаясь вышвырнуть из себя подаренный им недуг. Но мои попытки оказались тщетны, и, в край отчаявшись, я упала бренным телом на пыльный ковролин и дала волю слезам.