И самое забавное — фотографии человека, чьей любви я так и не дождалась, всё ещё, нетронутыми, хранились в моём телефоне.
***
Щёки и кончик носа покалывало от холода, а сухая ладонь покоилась в тёплой руке Айдена, которую он раскачивал, пока мы шли вдоль маленьких магазинчиков. Их витрины были обвешаны тонкими гирляндами, рождественскими украшениями, снежинками и игрушками в форме красно-белых леденцов. А в воздухе витал приятный аромат пряного глинтвейна и цитрусов.
Прошли те три недели, что Вильяма не было в Портленде, и за это время мне стало гораздо легче, чем было в начале. Ломка по нему держалась мучительные две недели: я ежедневно засыпала с мыслью о нём, видела его фигуру во снах, в свободную минуту смотрела на фотографии, а палец каждый раз дрожал над кнопкой «удалить», но предательски не опускался. Зачастую меня спасали книги французских авторов, учёба и друзья, от которых я старалась не отлипать. Но в моменты, когда всё-таки оставалась одна, — тонула в тоске. Я наивно полагала, что мне не составит труда стереть его из памяти, ведь раньше так и было: я тяжело привыкала к людям, и их резкая пропажа меня редко волновала. Но почему-то именно с ним всё было иначе.
Мне всё ещё было непонятно, в какой момент родилась эта влюблённость. Она как будто всегда жила во мне: таилась глубоко в недрах сознания и, увидев его, свой триггер, в мгновении вырвалась наружу. А может, это и не влюблённость вовсе, а обычное влечение — продолжительное, крепкое, навязчивое влечение. И нужно было ещё немного подождать, потерпеть, чтобы полностью очистить свой организм и мозг от него.
— О чём задумалась? — качнув меня за руку, нежно спросил Айден.
Я подняла на него глаза и растерянно промямлила:
— А, ничего... О подарках.
— Так ничего или о подарках? — хмыкнул он.
— О подарках, — коротко кивнула я, говоря очередную ложь.
Близилось Рождество, к которому я была совершенно не готова — ни финансово, ни морально. С каждым днём ко мне всё ближе кралось устойчивое ощущение того, что я не переживу эту зиму. Не смогу встать с кровати, функционировать, мыслить и дышать. Будто что-то плохое должно случиться — и мне этого не избежать. Хоть я и старалась вернуться обратно в жизнь, чаще улыбаться, разговаривать с людьми, забыть прошлое, но тревога никуда не делась. Временами я старалась её притуплять, но она неизменно оставалась со мной — под сердцем, в районе солнечного сплетения. Жила там, дышала и не давала покоя.
Компания Айдена была самой эффективной: рядом с ним меня всегда начинало клонить в сон, просыпался аппетит, появлялись хоть какие-то силы и желание выйти из своей головы. Но я всё ещё его не любила. Мне не хотелось целовать, обнимать и слушать о его переживаниях или радостях — я пропускала их мимо ушей. И он ни разу не жаловался, ведь главное — я рядом. Почти всегда в поле его зрения, и он довольствовался этим.
Мы гуляли по центру Портленда, наслаждаясь приятным холодом и праздничной атмосферой ярмарки, которая тянулась вдоль всей улицы. Я вышла искать подарки маме и Гвен, а Айден увязался следом, оправдываясь тем, что может помочь и сам бы хотел себе что-нибудь приобрести. Возражать я не стала и в какой-то степени хотела, чтобы он пошёл за мной. Может, это хороший знак того, что во мне начали появляться хоть какие-то чувства к нему? По крайней мере, я надеялась на это.
Когда небо окрасилось в глубоко тёмный, с редкими мерцаниями звёзд, а концы пальцев начали неметь от минусовой температуры, мы поняли, что пора возвращаться. Айден довёз меня до кампуса, на прощание ласково поцеловал в губы и уехал, а я зашла в общежитие, держа пакеты в руках. Охранника не было на посту, но негромко играло радио, вещавшее вечерние новости, в которые я не стала вслушиваться, и неторопливо поднялась по лестнице на свой этаж. В мышцах чувствовалась приятная усталость, на лице тянулась слабая улыбка от хорошо проведённого дня, и с пустой головой я легла спать, сразу же провалившись в сон.
Дни мои продолжались всё так же: учёба, Айден, прокрастинация, книги и Гвен, которой стало больше, чем раньше. И, быть честной, я была рада этому. Чем ближе становилась дата первого экзамена, тем чаще Гвен оставалась у меня с ночёвкой или я у неё. Она паниковала, постоянно повторяла, что боится, что считает себя тупой, — и я её успокаивала, твердила, что она сдаст, и всё будет хорошо. Когда она приходила ко мне, то всегда приносила коробку пончиков или печенья, обосновывая это тем, что сладкое улучшает работоспособность мозга. Я и не жаловалась, с удовольствием уплетая выпечку за обе щеки, благодаря чему вернула потерянные килограммы. Гвен вместе со мной повторяла весь материал — точнее, я повторяла, а она учила — переписывала лекции с моих тетрадей и просила объяснить некоторые темы, которые никак не могла понять. И я всегда шла ей на помощь — не знаю, от чувства вины или от собственного желания, но главное — Гвен оставалась довольной, а это всё, что мне было нужно.