— Только не говори, что мистер Уолш будет принимать экзамен, — протяжно заныла Гвен, утыкаясь лицом в книгу.
Она, одетая в хлопковую пижаму, лежала на моей кровати, прямо вытянув стройные ноги, а я, сгорбившись, с беспорядком на голове, в растянутой футболке с неизвестно откуда взявшимися пятнами на ней, сидела за рабочим столом.
— К сожалению, будет, — грызя конец ногтя и просматривая на шумном ноутбуке лекцию, хмыкнула я.
— Мне конец, — вздохнула она. — Знаешь, а я вчера подумала: может, послать Вильяма сдать вместо меня экзамен? Не зря же он литературу четыре года учил. И мистер Уолш всё равно не помнит, как я выгляжу.
Я резко сжала зубы, и твёрдый ноготь, не выдержав напряжения, треснул с краю.
— А ты не думаешь, что будет как-то странно — увидеть мужчину по имени Гвеневра Коллинз?
Подруга залилась милым, местами писклявым смехом, пока я отрывала белую мёртвую пластину и, не знаю зачем, положила её на край стола.
— Как у вас там дела? — бесчувственно поинтересовалась я, не отрываясь от яркого экрана ноутбука. Хотя букв перед собой больше не видела, шум от вентиляторов перестала замечать — слышала лишь нарастающий стук своего сердца.
— Отлично! — радостно воскликнула она. — Он стал лучше ко мне относиться, более бережно, что ли. Видимо, в Сиэтле кто-то знатно почистил ему мозги от мужской дурости. Знаешь, он даже сам пригласил меня на рождественский ужин! Обычно мне мама об этом сообщала, а тут — он! Ты бы знала, в каком я шоке была. Он, мне кажется, тоже удивился самому себе.
Её тон становился всё более эмоциональным, слова быстро проговаривались на одном дыхании. И, промолчав пару секунд, она спокойнее добавила:
— В общем, всё хорошо!
Я изобразила что-то наподобие улыбки и, так же не поворачиваясь к ней, тихо произнесла:
— Рада за вас.
— В последнее время ты что-то часто начала расспрашивать о нём. Неужто приняла его и перестала ненавидеть?
Её вопрос заставил меня застыть на мгновение, но, совладав с собой, я обернулась к ней, спотыкаясь о довольную ухмылку на идеальном лице. Без косметики, с запутанными волосами, уставшими оливковыми глазами и впалыми щеками она всё равно выглядела изумительно. На неё было приятно смотреть, и ни на миг не хотелось отрываться — как будто сам ангел манил к себе.
Мою душу кольнула зависть — или же ревность, — но мысль о том, что Вильям частенько видел это совершенство перед собой, любовался и владел ею, давно не давала мне покоя. И его слова о том, что моя внешность для него красива, были сладки, как мёд, но оказались насквозь пропитаны ложью — как и сам их хозяин.
— Просто интересуюсь, — пожала плечами я. — И моё отношение к нему никак не изменилось.
— То есть, если будет повод, ты его с ног до головы обосрёшь? — хихикнула она.
— Да, — улыбнулась я.
— Хорошо, что Вильям сейчас изменился.
— Ладно, давай вернёмся к экзамену, — громко вздохнув, я перевела тему и снова уткнулась в нудную лекцию, а Гвен — в книгу.
Бессонные ночи, литры кофе, пара истерик и полторы недели, в течение которых длилась сессия по всем предметам семестра, остались позади. Наши мучения оправдались хорошими, даже высокими оценками, и я приняла их как должное, а вот Гвен светилась от счастья, что не попала на пересдачу или не завалила. Выйдя из университета после последнего экзамена, мы крепко обнялись на прощание и разошлись по домам, чтобы наконец отоспаться.
По телу разлилось приятное чувство свободы и облегчения, а с уставшего лица не сходила улыбка. Позвонив маме и обрадовав её результатами, я неторопливо шла вдоль густой аллеи в сторону общежития, топча за ночь выпавший, пушистый снег. В воздухе витала лёгкая прохлада, а редкое солнце снова пряталось за облаками, окрашивая Портленд в серую дымку.
Мама, взвизгнув, поздравила меня с окончанием семестра, несколько раз спросила, когда я приеду к ней, и, пожелав хорошего отдыха, сбросила трубку. Длинная аллея подходила к концу, её голые, сухие деревья, объятые нетронутым блестящим снегом, обрубались на территории общежития, и вступив на неё, я полезла рукой в сумку за ключами. Звякнув ими и сжав холодный металл в ладони, я подняла глаза и заметила сидящую на уличной лестнице прямо у главного входа тёмную фигуру, испускавшую дым из зажжённой сигареты, которую держал между пальцев. Голова человека была опущена так, что лица не было видно, но всё моё нутро кричало о том, что это был он.