— Если вдруг захотите со мной связаться, звоните.
Потом поехала к дому семьдесят один по Уинслоу-террас.
11
Иногда мне везет. В четверг после полудня у доктора Филиппа Бродрика не было присутственных часов. Когда я пришла, было без четверти двенадцать. Как раз уходил его последний пациент. Протянула секретарше одну из моих новехоньких визиток из «Уолл-стрит уикли». С сомнением посмотрев на нее, женщина попросила меня подождать, пока переговорит с доктором. Я стала ждать, надеясь на лучшее.
— Доктор вас примет, — сказала она, вернувшись.
Голос у нее был удивленный, и, честно говоря, я тоже удивилась. Работая над статьями в качестве внештатного сотрудника, я узнала, что если тема статьи сомнительна, то шансы получить интервью примерно одинаковы, независимо от того, звоните ли вы прямо в дверь или предварительно договариваетесь по телефону. Я объясняю это тем, что некоторым людям присущ врожденный этикет, и они считают, что раз уж вы взяли за труд к ним прийти, то заслуживаете если не радушного приема, так, по крайней мере, терпимости. Продолжение этой теории заключается в том, что некоторые люди опасаются отказать вам на пороге своего дома, дабы вы не написали о них нечто негативное.
Каковы бы ни были соображения этого врача, сейчас нам предстояла встреча. Должно быть, он услышал мои шаги, потому что, когда я вошла в кабинет, он уже поднялся из-за письменного стола — высокий худощавый мужчина пятидесяти с лишним лет, с густыми седыми волосами. Он приветствовал меня вежливо, но по-деловому.
— Мисс Декарло, буду откровенен. Я согласился встретиться только потому, что читаю и уважаю журнал, который вы представляете. Тем не менее следует понять, что вы не первый, не пятый и даже не десятый по счету репортер из тех, что звонят или заходят сюда.
Я спрашивала себя, сколько еще будет напечатано о Николасе Спенсере статей с фотографиями на обложке. И лишь надеялась, что мой вклад в нашу статью привнесет нечто свежее и важное. У меня появилась идея, и я надеялась, что она сработает. Поблагодарила доктора за то, что он принял меня без предварительной договоренности, села на указанное место и приступила к допросу.
— Доктор Бродрик, если вы регулярно читаете наш журнал, то должны знать, что редакторская политика у нас состоит в правдивом изложении фактов, без налета сенсационности. Я намерена писать в таком же ключе. К тому же все это затрагивает лично меня. Три года назад моя мать вторично вышла замуж, и у меня появилась сводная сестра, с которой я знакома лишь поверхностно, — жена Николаса Спенсера. Сейчас она в больнице, залечивает ожоги, полученные во время пожара, когда недавно ночью умышленно подожгли ее дом. Она в растерянности и не знает, что и подумать о муже, однако хочет знать правду. Буду вам очень признательна за любую помощь.
— Читал про пожар.
Я уловила в его голосе нотку сочувствия, чего и добивалась, ненавидя себя за то, что разыгрываю эту карту.
— Вы были знакомы с Николасом Спенсером? — спросила я.
— Его отец, доктор Эдвард Спенсер, был моим другом. Мы оба увлекались микробиологией, и я часто заглядывал к нему, чтобы понаблюдать за экспериментами. Для меня это занятие было очень увлекательным. К тому времени, как я здесь обосновался, Николас Спенсер уже окончил университет и переехал в Нью-Йорк.
— Когда вы видели Николаса Спенсера в последний раз?
— Шестнадцатого февраля, на следующий день после сбора средств.
— На ночь он остался в городе?
— Нет, он уехал утром после сбора средств. Я не ожидал его увидеть. Позвольте объяснить. Вы находитесь в доме, в котором он вырос, полагаю, вам это известно.
— Да.
— Двенадцать лет назад отец Ника скоропостижно умер от сердечного приступа, примерно в то время, когда Ник женился. Я сразу же предложил купить их дом. Он всегда нравился моей жене, а мой первый врачебный кабинет был мне тесен. В то время я планировал сохранить лабораторию, чтобы повозиться с результатами ранних опытов, которые, по мнению доктора Спенсера, ни к чему не привели. Я попросил Ника разрешить мне только скопировать записи, а он их мне просто оставил. И забрал с собой все поздние отцовские папки, содержащие, по его мнению, обещающие результаты. Как вы наверняка знаете, его мать еще молодой умерла от рака, и отец поставил целью своей жизни найти лекарство от этой болезни.
Мне припомнилось выражение лица Ника Спенсера, когда он мне об этом рассказывал.
— Вы воспользовались записями доктора Спенсера? — спросила я.
— Не вполне. — Бродрик пожал плечами. — Ох уж эти мне благие намерения! Я был всегда слишком занят, и к тому же для создания двух новых исследовательских кабинетов мне понадобилась площадь, отведенная под лабораторию. На случай, если Спенсер когда-нибудь придет за ними, я хранил записи на чердаке. Он так и не пришел до того дня, когда состоялся сбор средств.
— Это было всего за полтора месяца до его смерти! Почему же в таком случае он за ними приехал? — спросила я.
Бродрик замялся.
— Он ничего не объяснял, поэтому я не знаю наверняка. Но явно был чем-то встревожен. Или скорей возбужден. Потом я сказал ему, что он приехал напрасно, и Спенсер спросил, что я имею в виду.
— Что же вы имели в виду?
— Прошлой осенью кто-то из его компании приехал за записями, и мне пришлось отдать их.
— Как Ник прореагировал на ваши слова?
Теперь я была заинтригована.
— Он попросил меня назвать имя или описать этого человека. Я не смог вспомнить его имени, но описал его. Хорошо одетый мужчина с рыжеватыми волосами, среднего роста, лет сорока.
— Ник догадался, кто это?
— Наверняка не знаю, но его это сильно озадачило. Он сказал: «У меня меньше времени, чем я полагал», — и ушел.
— Не знаете, навещал ли он в городе кого-то еще?
— Должно быть. Час спустя, когда я шел в больницу, он проехал мимо меня на машине.
Поначалу я планировала сделать следующую остановку в средней школе, которую посещал Ник. Просто хотелось узнать, каким он был в детстве. Но после разговора с доктором Бродриком передумала и теперь намеревалась сразу поехать в «Джен-стоун» на поиски парня с рыжеватыми волосами, чтобы задать ему несколько вопросов. Если он действительно работал в «Джен-стоун», в чем я почему-то серьезно сомневалась.
12
Выйдя из больницы, Нед поехал домой и сразу лег на диван. Он сделал все, что мог, но все же подвел Энни. Тогда в одном кармане у него была спрятана бутылка с бензином и шнур, в другом — зажигалка. Ему не хватило одной минуты, чтобы сделать с комнатой то же самое, что с домом.
Потом он услышал щелчок двери лифта и увидел копов из Бедфорда. Они знали, кто он такой. Нед был уверен, что они не успели рассмотреть его лицо. Ему не хотелось, чтобы они задумались над тем, почему он в больнице теперь, когда Энни нет в живых.
Конечно, Нед мог бы сказать им, что записался на прием к доктору Грину. Это было бы правдой — несмотря на большую занятость, доктор Грин втиснул его в свое обеденное время. Он приятный человек, хотя и соглашался с Энни в том, что Неду следовало обсудить с ней продажу дома в Гринвуд-Лейке.
Нед не говорил доктору Грину о том, что взбешен. Сказал лишь, что ему очень грустно. Он сказал тогда: «Я так скучаю по Энни. Я ее люблю».
Доктор Грин не знал истинной причины смерти Энни, не знал, что она выскочила из дома, села в машину и ее сбил мусоровоз. А все потому, что сильно разозлилась на Неда из-за акций «Джен-стоун». Доктор не знал, что Нед работал у мастера ландшафтного дизайна в поместье Бедфорд, дом в котором сгорел, и что он хорошо ориентировался в этом поместье.
Доктор Грин дал ему успокоительные таблетки и снотворное. Добравшись домой из больницы, Нед принял две таблетки снотворного и заснул на диване. Проспав четырнадцать часов, он проснулся в четверг, в одиннадцать утра.
Именно в этот момент в дверь позвонила домовладелица, миссис Морган. Двадцать лет назад, когда они с Энни сюда въехали, домом владела ее мать, а в последние годы дом перешел к миссис Морган.